Дед

Дальше наступало время изучения обстановки за окном. Отодвинув чашку, зеркало, бритву и помазок в сторону, дед закидывал ногу на ногу, подпирал рукой подбородок и принимался разглядывать улицу: вот проехал грузовичок слишком шумно; вот легковушка посигналила в самый неподходящий момент; вот надоедливые вороны каркают без дела; вот тучи сгустились и непременно начнется ливень; вот ливень не начался, но подул дурацкий ветер, поднимая пыль в воздух; и еще много всяких "вот", так сильно раздражавших Василия Федоровича. Но все это сущие пустяки по сравнению с главным утренним самым скверным для старика событием.

Василий Федорович ждал, когда мимо пройдет некий мужчина лет сорока, каждый день выгуливавший свою собаку под окнами известной уже нам хрущевки. Настолько это событие стало важным и привычным для деда, что пропустить его было нельзя, хоть и вызывало оно бурю отвратительных эмоций.

Некий мужчина лет сорока – травматолог местной больницы Алексей Григорьевич Пилипчук. Алексей был роста достаточно высокого, в меру худощавый, на лицо практически неприметен, разве что в глаза бросался ярко-красный румянец, то и дело вспыхивающий на его щеках. Каждое утро Пилипчук выгуливал свою дворнягу. Как назло, пес постоянно тянул хозяина под окна Василия Федоровича. И ладно, если бы пес проходил мимо, но он с особым любопытством вынюхивал газон, давно поросший сорняком, чем вызывал сильнейшее раздражение деда и, как следствие, очередной утренний скандал.

Скандал случился и в этот раз. После утреннего ритуала Василий Федорович открыл настежь окно. Бодрый апрельский ветерок впорхнул в комнату деда.

"Хорошо, что нынче весна ранняя," – подумал пенсионер, прикрыв от удовольствия оба глаза и растянув губы в легкой улыбке. Но тотчас же опомнился, открыл глаза, убрал с лица улыбку и принял самый строгий вид. Усевшись в ожидании на свой табурет, принялся высматривать нарушителя старческого покоя. Вскоре раздался собачий лай и послышался знакомый голос:

– Ну, постой же! Ну, прекрати меня тянуть! Ко мне! Фу! Ко мне!

Алексей Пилипчук вышагивал смешной походкой, держа в руках поводок с пристегнутым псом. Однако картина была любопытная: дворняга, тянущая хозяина изо всех сил, вынюхивающая дорогу так, словно ищет трюфель; хозяин, идущий самым странным образом, так как казалось, что он идет назад, притом что ноги двигались вперед. Алексея понять было можно. Встретиться взглядом с дедом ему совсем не хотелось. В теплое время года старик непременно нес всю брань, какую только мог воспроизвести в открытое окно. Поздней осенью и зимой старик стучал в окно со всей дури, давая знать всей улице о своем недовольстве. А причина недовольства была проста: пес гадил самым наглым образом под окнами Василия Федоровича. И не мог Пилипчук ничего поделать со своей дворнягой. Как ни пытался он утащить пса в другое место, пес не оставлял Алексею ни единого шанса не встретиться взглядом с дедом. Всем героям утренних событий было крайне неприятно происходящее, но это вошло в каждодневную привычку.

Пес поравнялся с окнами Василия Федоровича и уселся в причинной позе.

– Ах, ты, тварь беспородная! Я тебя пристрелю! Вот только найду отраву и сразу же тебя отравлю, пес плешивый! А ты куда смотришь, а? Куда смотришь? Завел собаку, а воспитать не можешь! – в страшном гневе, чуть ли не полностью свесившись из окна, кричал во все горло дед бессвязную нелепицу.

– Послушайте, уважаемый, – с ноткой легкой интеллигентности, стараясь сделать вид, что ничего особенного не происходит, Пилипчук парировал деду, поднимая взгляд с асфальта на окна первого этажа, – почти год, как вы вот так вот постоянно угрожаете моему псу и оскорбляете меня. А я, смею заметить, с самого первого дня убираю за своей собакой, не причиняя вам совершенно никакого неудобства. Вот видите, у меня и пакет в руках. Все как всегда.

–Ишь, ты! Пакетик у него! Надень себе этот пакетик на голову, дурень! – никак не успокаивался дед, даже наоборот, входя в особый азарт.

– Ни на какую голову я не собираюсь надевать этот пакет. У него есть предназначение, по нему я его и использую. А вы успокойтесь, мы уже уходим.

Как только Пилипчук убрал за собакой, пес тут же потянул хозяина в сторону, откуда они пришли.

– Чтоб я вас тут больше не видел, олухи! Бесстыжие! Загрязняют мне все тут! Загадили все! У себя дома устраивайте беспредел!

Выкрикнув последние слова, дед выдыхал и успокаивался. Какое-то чувство удовлетворения наступало внутри, и делалось приятно всему телу.

Дальше у деда все шло по привычному расписанию: приготовив яичницу из двух яиц на сливочном масле, старик завтракал на подоконнике; в полдень, слушая любимую радиопередачу на политические темы, дед сидел по-прежнему у окна, комментируя услышанное так, что с улицы могло показаться, будто он ведет беседу с кем-то в глубине комнаты; обедал вчерашним супом, все так же, глядя в окно; на время обеденного сна приходилось деду оставлять нагретое местечко.