Дед Аверьян

Бывшая горничная мужа-мужика не взлюбила, не взлюбила и жизнь в ихнем доме. Она больше плакала, чем смеялась. У Аверьяна сердце перевертывалось, глядя на нее, но он ничем не мог ее утешить. Думали было, что она несколько утешится, когда она на третий год замужества забеременела и родила Аверьяну сынишку Исайку, но эти надежды не оправдались; молодухе от этого стало как будто еще тяжелее, она сделалась злая, сварливая, возненавидела своего первенца, еще более, кажется, возненавидела мужа и его семью и, когда Исайка подрос, она вдруг покинула мужа и ребенка и скрылась неизвестно куда. Ее искали, где и как только можно, но нигде не нашли. После этого жизнь Аверьяна пошла как редко у кого шла у его односельцев. Старики были плохи, Исайка мал, в работу опять пришлось всюду одному развертываться, и дома он был всегда один: не перед кем ему было облегчить накипевшее сердце, не перед кем раскрыть наболевшую душу. И только когда подошла воля да стал подрастать Исайка, жизнь Аверьяна пошла немного на лад, но и то не настоящая.

III.

Из Исайки вышел очень удачный малый, смирный, заботливый и способный на все руки. Кроме полевых работ, его потянуло к плотничеству, и он все время возился с топором. Он делал и поправлял всякую деревенскую вещь по хозяйству: станки для борон, ясли, телеги, мялки, скамейки. А когда он возмужал как следует, женился, остепенился, то принялся и за более крупные работы. Двор Аверьяна стал разрастаться: поправилась стройка, завелась лишняя скотина, подати хоть и большие в то время, но уплачивались в срок; стало чувствоваться некоторое довольство. Анисья на восьмом году после женитьбы Исая родила ему сына Гаврюшку; хоть ребенок в доме и принес всем немало забот и хлопот, но довольство всех от этого только увеличилось. Мальчик Гаврюша был здоровенький и бойкий. Родители и дед так его любили, что нередко ревновали друг к другу. Но таким счастьем Аверьяну не суждено было долго пользоваться. Вскоре для него наступили опять горькие дни.

Гаврюше шел уже пятый год, как в ихней местности вышел плохой урожай всего. На другой год неурожай был еще больше. Семейство Аверьяна, как и другие семьи, которые жили не от одной земли, от этого мало потерпели, но другие крестьяне страшно забедствовали. Хлеба ничего не было, на рынке цена ему была очень дорогая, пришлось продавать имущество. Овчины, сбруя, холсты, одежда и шерсть двинулись из крестьянских дворов и клетей и пошли в сараи и амбары торговому люду: или в обмен на муку, или за чистые деньги, конечно, за очень малые. Торговцы, у кого были свободные деньги, или кто умел сделать оборот, хорошо нажились тогда, но больше всех нажился трактирщик из соседнего села. Он целыми вагонами покупал рожь в степных краях; местные мужики за дешевую цену, вместо которой часто получали дорогую рожь, перевозили ему товар со станции, и он бойко торговал ею. Батюшка из этого села, видя такой удачный оборот трактирщика, стал уговаривать его пожертвовать что-нибудь на дом Божий, трактирщик согласился возобновить кресты на церкви и колокольне, и с следующей же весны было приступлено к этой работе.

На старинной колокольне шпиц был высокий и тонкий. Чтобы снимать и ставить кресты, нужно было обгородить шпиц лесами, и вот для этого и подрядили Исая. Исай взял себе на помощь трех человек и начал возводить леса. Через недолгое время леса были готовы, и Исай был на самом верху их, около верхнего шара, в который был водружен крест. Исай никогда не бывал на такой высоте. Ему было тут и жутко и радостно. Усевшись на доске и обнявши рукой крест, Исай стал оглядывать окрестности, и сердце его затрепетало как голубь. Как хорошо было кругом! Солнце заливало луга и поля, одетые молодой зеленью. По лугам кое-где искрились ранние весенние цветы. Темный лес, так недавно еще торчавший к верху бурым одноцветным гребнем, вздымался теперь пышною ярко-зеленой горой. Вдали возвышались тоже подобные холмы и холмики, подернутые легкой синевой. Птицы сновали взад и вперед и разливали без умолку по дрожащему и точно гонимому куда легким ветерком воздуху свои песни. Душу Исая переполнило таким редким восторгом и счастьем, что он забыл все на свете. Забыл, что он, где он, и невольно разогнул руку, обнимавшую крест, и выпустил из груди глубокий радостный вздох. Все тело его от этого встрепенулось. Он вдруг понял, как он неосторожно поступил, отняв руку от креста, и в голове его еще не успело пронестись ни одной мысли, как он потянулся опять к кресту, но, должно быть, очень быстро, доски под ним всколыхнулись еще более, он потерял равновесие, рука не успела снова обвиться вокруг креста, и Исай полетел вниз.

Сначала он ударился о железную крышу купола. Ударился он плашмя и так сильно, что железо издало оглушительный лязг; потом послышался отрывистый звук -- это Исай стремительно поехал вниз и, в одно мгновение кувыркнувшись в воздухе, шлепнулся на землю.

На землю он упал неподалеку от входа в церковь. И в одну минуту из стройной человеческой фигуры получилась уродливая бесформенная масса.