— Пожалуй, к дому надо поворачивать, — проговорил он после минутного молчания. — А то как бы дождик нас не прихватил.
Ребятишки не стали перечить. Им тоже хотелось попасть скорее в село и похвастаться перед товарищами. Но вместе они не прошли и одной версты.
В лиственничном логу дед Фишка сказал:
— Ну, теперь, сынки, сами дорогу найдёте. А я заверну тут недалеко за берёстой, на одёжки к туескам — ещё летом надрал. — И он скрылся в лесу.
Обогнув кедровник, которым опять владели Юткины и Штычков, дед Фишка вошёл в буераки.
Место это было лесистое, изрезанное глубокими песчаными рвами. Но и тут дед Фишка знал всё, как у себя на дворе.
Взойдя на один пригорок, он остановился, прислушался и защёлкал по-дроздиному. В ту же минуту из-под корней большого кедра показалась голова Матвея. Дед Фишка улыбнулся племяннику, сказал:
— С вестями, Матюша!
Матвей выбрался наверх, и они уселись под развесистыми сучьями кедра.
Из глубоких ям и крутых обрывов к ним на пригорок поползли мужики. Это были погорельцы, «крестники штабс-капитана Ерунды», как в шутку назвал их Матвей.
Мужики окружили деда Фишку, слушали его с нахмуренными, злыми лицами.
Ещё утром они мало верили Матвею, когда он говорил, что жизнь всё равно заставит их взяться за ружья. К его предложению начать налёты на белых мужики отнеслись сдержанно и, если не удавалось отмолчаться, твердили: «Погоди, Захарыч, может, Ерунда сам отсюда уберётся».
Теперь, выслушав деда Фишку, один из мужиков сказал:
— Ну, Захарыч, принимай над нами команду. Видно, от того, чему быть, не уйдёшь. — И, выражая своё почтение Матвею, он снял шапку.
На другой день мужики настигли на тракте стадо. Перебив охрану, они угнали скот далеко в лес и, сберегая его там, постепенно возвратили хозяевам.
Так возник партизанский отряд волченорцев, в тяжких и трудных делах которого дед Фишка стал стойким и незаменимым бойцом.
На действия партизанского отряда, отбившего скот, штабс-капитан Ерунда ответил новыми репрессиями. Началось с Калистрата Зотова. В полдень к нему явились семь солдат и высокий, с испитым лицом и злым огоньком в глазах, офицер — Калистрата дома не оказалось. Офицер приказал поджигать.
Старый и ветхий домишко Зотовых вспыхнул, как порох.
В этот день в Волчьих Норах спалили ещё семь домов.
Обезумевшая Зотиха переселилась с ребятишками в баню, а Калистрата с десятком других мужиков дед Фишка увёл ночью в буераки к партизанам.
На другой день штабс-капитан Ерунда решил собрать всё население на сход.
Два казака, чубатые, скуластые, бросились сгонять народ, но к назначенному часу у церкви на площади было десятка три баб, кучка ребятишек и несколько стариков.
Строго помня наказ Матвея — ничего не пропускать мимо своих ушей и глаз, дед Фишка тоже пришёл.
Штабс-капитан Ерунда въехал на площадь верхом на белой лошади с десятком конников. Увидав его, дед Фишка толкнул локтем в бок своего сверстника Лычка и тихо проговорил:
— Гляди-ка, Григорий! Царь! Только, нычить, подданных маловато.
Пряча хитрую улыбку, старики опустили голову.
— Шапки долой! — заревел старший урядник, выскакивая впереди штабс-капитана.
Дед Фишка, Лычок и полуслепой старик Петрунёк сняли шапки. Бабы затревожились, переглядываясь и не зная, надо ли им снимать платки.
Штабс-капитан Ерунда остановился, окинул взглядом небольшую кучку людей и, щуря свои белёсые, как у пегой лошади, глаза, спросил Евдокима Юткина:
— Староста, все тут?
— Какое там все! Скрываются, ваше благородие. Штабс-капитан приподнялся на стременах и, взмахнув плёткой, крикнул:
— Р-р-ра-зогнать эту рвань!
Дед Фишка из буераков возвращался в потёмках. Шёл он не спеша, то дорогой, то обочиной леса. Часто останавливался, прислушивался. Ходить без опаски стало рискованно. По ночам, побаиваясь, видимо, налёта партизан, штабс-капитан Ерунда высылал конные дозоры.
Когда дед Фишка вошёл по узкому пустынному проулку в село, было уже совсем темно.
Возле избы Филиппа Горшкова он остановился и, осмотревшись, постучал в окошко. Окна в избе были дыроватые, залатанные тряпками и куделью. В одну из дыр высунулась чья-то голова.
— А кум Андрей дома? — спросил дед Фишка.
— На сходку ещё в потёмках увели, — ответил женский голос.
— Ну-ка, выйди, кума, — сказал дед Фишка.
Голова мгновенно скрылась в темноте. Через минуту дед Фишка стоял уже во дворе Горшковых и вполголоса говорил:
— От мужиков, кума, иду. Филипп наказал к вам зайти. Под клетью амбара спрятан у него дробовик. Велел он добыть его оттуда и тайком перенести на зады, положить под черёмуховый куст. Завтра ночью он его заберёт. Домой-то заходить не будет. Сама знаешь: бережёного бог бережёт… Ну, прощевай-ка. Да не забудь насчёт дробовика-то.
— Ладно, кум, старик придёт — скажу, — проговорила старуха, поднимаясь на крылечко.
Дед Фишка вышел со двора Горшковых и, не доходя до мостика, пересекавшего мутный, грязный ручей, повернул к большому недостроенному дому Тимофея Залётного. Тут старика словно поджидали. Едва он прикоснулся к окну, как оно раскрылось и старик увидел жену Тимофея.