Дед Яга и его дети

– Нормально, – ответила я, – что-то у нас холодно.

– Мне, наоборот, жарко, – возразила Братова.

И тут появилась баба Нюся.

– Девки, подвиньтесь, – велела она, орудуя шваброй около моих ног, – дайте протереть.

– Что сейчас разбили? – вздохнула Рая.

– Запах не чуешь? – хмыкнула главная уборщица. – Несет, как на помойке в Африке!

– «Ночь в Мавритании», – обрадовалась Братова, – баба Нюся, может, тебе перейти в отдел пиара и рекламы? Текст: «Наш новый парфюм издает необычный, модный аромат помойки в Африке», несомненно, привлечет ораву покупателей.

– Сказано: отойдите, так отвалите, – рассердилась Анастасия Яковлевна.

– Холодно у нас, – повторила я, – и мокро, прямо ступни заледенели.

Баба Нюся оперлась о швабру.

– Насухо не протереть, и ты в туфлях! Как можешь сырость ощутить? Перестань глупости говорить. Лучше в другой раз ноги хорошо вытирай, а то вон сколько грязи за тобой тянется.

Раиса вскинула брови.

– А и правда! Степа, где бродила? По чернозему?

Анастасия Яковлевна нагнулась.

– Нет! По свалке вроде. Похоже на пыль от… э… э… картошки.

– Клубни не пыльные, они просто в земле сидят, – решил примкнуть к беседе Мурзик, – и, если учесть цвет, то Степа гуляла по свекле.

Я сделала шаг в сторону.

– Стой! – скомандовала Анастасия Яковлевна. – Не шевелись, идешь, а с подметок прямо комья падают!

Я посмотрела на пол, поняла, что стою в центре кучки чего-то, смахивающего на землю странного цвета, подняла ногу… От нового ботиночка, недавно приобретенного в магазине, отвалилась подметка, шлепнулась на плитку и рассыпалась в мелкое крошево. Я застыла с верхней частью обуви в руке.

– Степашка, у тебя туфли разваливаются, – расхохоталась Рая, – ой, не могу! Держите меня семеро.

Я разжала пальцы, остаток ботинка спланировал вниз, улегся около кучи, в которую превратилась подошва, и живо распался в крошево.

– Опа на! – восхитилась баба Нюся. – Получите европейское качество! Вот почему тебе холодно и мокро стало. Баретки растворяются. А ну, сымай вторую!

– Вот еще, шагай так в офис, – притормозила меня Рая. – Степа, у тебя, наверное, в кабинете туфель полно.

Я двинулась к стенду с губной помадой.

– Стой, стой, – заголосила Анастасия Яковлевна, – замри! Не хочу по всему залу за Козловой шлёндать со шваброй. Модная твоя покупка погибает. Во времена настали! Во дела! Во шьют-то как! Помню, как мне бабушка отдала свои туфельки. Ей их сапожник во Владикавказе сделал в тысяча девятьсот первом году, на свадьбу. Бабуля их до пятьдесят девятого носила, внучке потом подарила. И как новые лодочки! Я их долго по праздникам надевала. Потом хотела дочке отдать, а Нинка морду отвернула.

– Мама, сама носи мумии обувной промышленности. Я позориться не хочу.

И что? Мои дореволюционные туфли по сей день отлично смотрятся. А Нинка в страшных копытах ходит, каждый сезон их меняет.

Я сбросила вторую туфлю.

– Мурзик, подожди меня здесь, в офисе есть другие туфли. Надену их и вернусь.

Глава 27

– Зачем мы сюда прикатили? – удивился Сергей. – Тебе удобно на таких высоких каблуках ходить?

– Ходить по паркету да, а по этой дороге не очень, – призналась я, ковыляя по тропинке. – Странно.

– Обычная нежилая деревня, – возразил Мурзик.

– В том-то и дело, что дома пустые, – пояснила я, – когда приезжала сюда в первый раз, в окнах горел свет, висели занавески. Давай зайдем в какое-то здание?

– Зачем? – поморщился Воинов. – Наверное, там полно мышей.

– Грызунов боишься? – развеселилась я.

– А ты нет? – поинтересовался спутник.

Я оставила вопрос без ответа, молча дошла до строения, в котором разговаривала с Рудиком, и дернула дверь на себя. Я пребывала в уверенности: створка заперта, но та легко поддалась. Передо мной открылась грязная прихожая, из нее тянулся коридор, со стен которого свисали лохмотья рваных обоев.

Я засунула нос в комнату, где беседовала с «добрым» врачом, который якобы помогает несовершеннолетним беременным девочкам. Пусто. Ни стола, ни кресел, на полу грязь, щепки.

Сергей щелкнул выключателем.

– Электричества нет. Но странно ожидать, что тут горит свет.

Я молча смотрела на лампочку, которая свисала на шнуре с потолка. Если бы я недавно не побывала здесь, то сейчас могла уехать в уверенности: Славкина Пустошь давно необитаема.

– Разруха вокруг, – продолжил Мурзик, – а сыростью почему-то не пахнет. В нежилых деревянных домах специфический воздух. Когда приезжаю под Владимир, в село, где бабушка жила, всегда первые три-четыре дня печку топлю и постоянно проветриваю, а то прямо, как на кладбище запах.

– Давай зайдем в другое здание, – попросила я.

– В какое? – осведомился Сергей.

– В любое, – ответила я.

Мы переместились в избу, которая стояла ближе к въезду. Дверь в нее тоже оказалась незапертой.

– И тут не воняет, как у моей бабушки, – констатировал Сергей, – а пейзаж точь-в-точь, как в первом доме. Грязь, щепки, мебели нет.

Я задрала голову.

– Зато имеется карниз.