Дед Мавр

Он очень любил коктебельское лето и, пока позволяло здоровье, со Стефанидой Александровой и Тамарой приезжал ко мне на дачу. У них даже комната своя была в нашем трехкомнатном домике, которая и поныне называется «Мавровской». Уславливались о приезде заранее, в Минске. Но как-то и условленный день прошел, и еще неделя, а о Деде и его «свите» — ни звука. Не стряслась ли какая-нибудь беда?

В ответ на отправленный в Минск телеграфный запрос письмоносец вручил нечто непонятное:

«Летучий голландец идет под всеми парусами тронут смертельно Ванюшка».

Какой летучий голландец? И почему тронут смертельно?

А два дня спустя в калитку вошла Тамара.

Естественно, первый вопрос:

— Где они?

— На автобусной станции,— ответила девушка, почему-то опуская глаза.— Тяжелые чемоданы, Иван Михайлович просит помочь.

Я бросился на станцию, впопыхах не обратив внимания на такси, стоящее недалеко от калитки. Примчался, а там ни Деда, ни его жены, ни чемоданов. Поискал минут десять — нету. Вернулся домой, вошел в калитку и остолбенел: в плетеном кресле, важно скрестив на груди руки, торжественный и неприступный восседал «летучий голландец». Матросская тельняшка с закатанными выше локтей рукавами… Седая бородка валиком от уха до уха через всю шею… Одна из моих трубок в зубах… Шляпа с большими полями сдвинута на затылок…

— А ну,— проскрипел,— докладывай, какими штормами и куда тебя носило ровным счетом тринадцать минут?

Оказывается, потому и задержался, что отращивал «голландскую» бородку и разрабатывал сценарий предстоящей встречи!..

Дед никогда не был чрезмерно требовательным, не отличался привередливостью, но если что-либо оказывалось не по нраву, открыто об этом говорил. И мне вскоре после приезда сказал:

— Всем комната хороша, кроме одного. Почему дверь выходит прямо наружу? Пристроить бы веранду: ночью на свежем воздухе приятнее спать, а днем, в солнцепек, можно укрыться под крышей.

Мы оба давно взяли за правило в любых случаях не увиливать от пускай даже самых щекотливых вопросов, и я, не пытаясь скрыть, ответил:

— Сейчас не получится. Туговато с деньгами.

Мавр хитро прищурился, усмехнулся:

— Вот как? Не знал, что веранды в Крыму принято строить из денежных купюр. В Белоруссии для этого вполне годятся деревянные балки и доски.

— Без денег и там не достанешь…

— А все необходимое уже есть. С утра и хлопцы придут. Ты только нам не мешай, ладно?

И утром действительно на дачу приехали четверо молодых плотников. И доски, и балки, и шифер для веранды привезли из Феодосии.

Сияющий от удовольствия Дед целую неделю распоряжался ими, как заправский прораб. А в конце недели «сгонял» меня а магазин сельпо за сухим вином:

— Теперь и отпразднуем новоселье!

Он всякий раз молодел, когда удавалось вот так развернуться и щедро расплескать приглушенную прожитыми годами энергию. И заметно мрачнел, замыкался в себе от скуки, однообразия, хотя бы и вынужденного безделья. В такие минуты и изобретал свои неожиданные для всех «придумки», наподобие «летучего голландца»: чтобы и себя, и окружающих подбодрить и развеселить.

Иной раз и перехватывал через край. Да так, что потом самого себя ругал напропалую. Как в том случае, когда розыгрышем чуть было не довел меня до исступления…

Чудесным ласково-солнечным утром на даче неожиданно поднялся переполох. Заохала Стефенида Александровна, суматошно засуетилась Тамара, послышался зовущий голос моей Жены:

— Скорее беги сюда!

Примчался:

— Что случилось?

— Лежит на тахте… Отвернулся и не отзывается… Постучись ты…

До стука ли, если лежит и не отзывается? Рванул изо всех сил за ручку двери так, что отлетевшая ручка в руках осталась, и понял: дверь заперта на внутренний замок. Бросился к единственному в комнате окну, прижался лбом к стеклу и увидел: в самом деле лежит, не шевелится. И даже в ответ на звон высаженного локтем стекла — ни малейшего движения. Лишь после того как вскочил в комнату через окно и подбежал к тахте, Дед, поблескивая смеющимися глазами, повернул голову:

— Проняло? Репетиция: думал, не поверишь.

Не хочу повторять, что я ему тогда накричал. Повернул ключ в замке, ушел в самый дальний конец сада, где никто не мог увидеть и, сам уже отнюдь не молодой, расплакался, как мальчишка…

С трудом успокоился: надо было идти в столовую завтракать. Пришел, а ни Деда, ни Стефаниды Александровны на обычных местах нет. И Тамара почему-то жмется возле двери. И у моей жены откровенно виноватые глаза. И только теперь до меня дошло:

— Сговорились?

Жена кивнула:

— Откуда нам быдо знать, что ты так прореагируешь?

Тамара осмелилась добавить:

— Он всех уговорил: давайте разыграем.

Пришлось смириться:

— Ну что же, зовите завтракать.

— Звала,— жена наконец улыбнулась.— Не хочет идти: боится, что ты его побьешь.

Дед все же пришел, привел и Стефамиду Александровну. Но прежде, чем сесть к столу, провел почему-то дрожащими пальцами, как погладил меня по плечу, и грустно, чуть слышно произнес:

— Прости...

Всего лишь единственное слово… А понял я все…