Дед Снегур и Морозочка

Тимофей начал тщательно составлять план мести. Ему, принятому в доме ректора на правах родного сына, не составило особого труда понять, что в ежедневном расписании Антона Георгиевича есть некая странность. Четыре раза в неделю, по рабочим дням, исключая четверг, профессор уходил из института в районе шести, а домой заявлялся после программы «Время».

Лилию Петровну отсутствие мужа совершенно не смущало, выходные Антон проводил с нею, по четвергам они с женой посещали консерваторию, а потом ужинали в ресторане. Супруге вполне хватало такого общения, и она искренне полагала, что в понедельник, вторник, среду и пятницу после службы муж торопится в библиотеку, где собирает материал для новой книги. Можно посмеяться над наивностью Лилии, но ее любовь и доверие к мужу были безграничны, а вот Тим быстро скумекал: небось ректор встречается с любовницей.

Конспиратор из Антона Георгиевича был никакой, потому Тимофей вскоре выяснил адрес, куда регулярно наведывался профессор, и узнал, для кого тот снимает квартиру. Злоба Тима превратилась во многоглавое чудовище, к обиде за Николая Ефимовича парадоксальным образом приплюсовалось и негодование за Веру Кирилловну. Мама любила похотливого любовника, а он бросил постаревшую женщину и кинулся на смазливую молодую девчонку! Желание стереть ректора в порошок стало почти невыносимым, но Тим, помня уроки Николая Ефимовича, не торопился. У парня уже был опыт удачного убийства, и он понимал: если как следует подготовиться, все опять сойдет ему с рук.

Тридцатого декабря около полуночи Тимофей, одетый в костюм Деда Мороза, позвонил в дверь квартиры, в которой Антон Георгиевич тогда поселил Валю Белкину. Наивная семнадцатилетняя Валюша распахнула дверь и захлопала в ладоши:

– Ой! С Новым годом!

– Есть у меня для хорошей девочки сюрприз, – загудел «дедушка», вытаскивая из мешка наряд Снегурочки, – надевай, внучка, поедем туда, где нас ждет Антон Георгиевич!

В юности у женщин, как правило, отсутствует чувство самосохранения. Вчерашнюю школьницу легко подбить на любую авантюру, а в Новый год даже пожилые люди ждут чудес. Если у Вали и могли возникнуть сомнения, то, услышав имя ректора, она со счастливым визгом переоделась и пошла с Тимофеем.

Пара Дед Мороз и Снегурочка не вызвала тридцатого декабря ни малейшего удивления у редких прохожих. Лицо Тимофея было скрыто накладными бровями, усами и бородой, а хорошенькую мордочку Белкиной занавешивала белокурая челка и толстые косы парика.

Тимофей без проблем провел жертву в подвал института, задушил ее, протащил тело по подземному тоннелю, раздел, протер водкой, вытащил наружу через люк и оставил на дороге, накрыв пледом, прихваченным из кабинета профессора.

Тимофей надеялся, что милиция сразу поймет, кто совершил убийство. Труп находится в шаге от входа в коллектор, через который можно легко попасть в здание театрального училища имени Раевского, на мертвой девушке плед из кабинета ректора, ну что еще надо? Сыщику требуется лишь сконцентрироваться, и можно заковать преступника в наручники. Но милиционеры оказались не так умны, никто из них не заглянул в вуз.

Сначала Тим испытал горькое разочарование, но потом он увидел понурого Антона Георгиевича и воспрял духом. Ректору было явно тяжело морально и физически. Тимофей не перестал посещать дом Крутиковых и прямо питался скорбными эмоциями ректора. Сделать мерзкому мужичонке плохо оказалось намного приятнее, чем засадить его за решетку, а слова Лилии Петровны: «Антон в последнее время очень сдал, бросил писать книгу, у него творческий кризис», – доставляли студенту безграничную радость.

От слов Лилии Петровны у Тимофея быстрее билось сердце, душу переполняло чувство удовлетворения, голова кружилась, парня словно ласковая волна уносила в море.

Агата больше не снилась брату. Теперь ему по ночам виделась Валя Белкина: вот она тихо оседает на пол и остается лежать, раскинув руки. Пальцы Тимофея медленно сжимают шею жертвы, под ними ощущается нечто вроде ребристой трубки, которая вдруг лопается со странным шипящим звуком.

Если прежде подобное видение повергало Тима в ужас, то теперь он получал от него острое удовольствие и стал вызывать в памяти будоражащую картину днем. Эмоции захлестывали его, Тимофей, еще недавно ничем не приметный середнячок, стал успешно играть этюды и учебные спектакли, педагоги в один голос заговорили о развивающемся таланте и «актерском нерве». Тим лишь скромно опускал глаза, «нерв» у него безотказно появлялся всякий раз после того, как в мозгу возникала картина смерти Белкиной.