Дед Терентий и другие рассказы

И вот приходится командовать пожилыми дядьками, не раз и не два побывавшими на передовой. В его взвод попадали выздоравливающие солдаты после госпиталя и время от времени то один, то другой отзывался из взвода, а на его место прибывал другой. А он, лейтенант, офицер – в глубине души он считал: боевой офицер – торчит в этой дыре уже третий месяц. Но службу нес исправно, командование им было довольно. Во взводе не было небритых, небрежно одетых, грязных, на каждом – свежий подворотничок. Солдаты старательно выполняли распоряжения командира, и не знал молоденький лейтенант, что за глаза все эти пожилые дядьки звали его просто Вовчиком. И не потому, что не уважали. Просто у многих были дома или на фронте точно такие же мальчики-сыновья, и, глядя на лейтенанта, вспоминали солдаты своих детей, от всей души желая лейтенанту выжить в страшной военной мясорубке.

– Вася, Антипыч! – узнал в солдате-шофере Терентий своего земляка, и тоже начал радостно тискать друга, аж покряхтывал Василий Антипов. – Ты куда? Не к нам ли?

Машина медленно плыла по заснеженной дороге, урчала мотором надсадно и жалобно – полуторка Василия шла первой после снегопада. Он выехал с железнодорожной станции, куда привозил раненых, едва распогодилось. На склады завернул, чтобы не возвращаться пустым, и загрузился снарядами. Антипов – горячий и шебутной, яростный в работе. Только он мог вот так, в одиночку, ехать по заметенной метелью дороге, и никто больше Антипова не делал ездок от полкового госпиталя до станции. Случалось, поучали, мол, зачем рейс продлевать, на склад заезжать да загружаться, себя мучить. На эти слова обычно дерзкий и злой на язык Антипов ничего не отвечал, просто презрительно и смачно сплевывал под ноги нравоучителю и отходил.

Дорога укачивала, Терентия клонило в сон. Заснуть не давал Антипыч – балагурил, рассказывал полковые новости.

– Как там наши: Иваныч, Крюков, лейтенант? – поинтересовался Терентий, ведь на фронте за месяц иной раз столько событий происходило, что и за год не случится.

– Лейтенант ваш теперь старлей, Иванычу медаль дали «За отвагу», говорят, и тебе причитается. А Крюков, – Василий посуровел. – Погиб ваш Крюков.

– По-гиб? – не поверил Терентий. – Не может этого быть, чтобы Андрюшка Крюков погиб! Да он лошадь мог кулаком убить! Болтаешь ты пустое, Васька, – осерчал Терентий на приятеля и отвернулся.

– Не пустое, – возразил Антипыч и поведал про события недавней черной гибельной ночи.

В тот день был большой наплыв раненых: фронт пошел в наступление, и лишь под утро закончились перевязки. Многих успели даже отправить в тыл, остальных тоже приготовили к эвакуации, потому что госпиталь должен был передислоцироваться поближе к передовой.

Тихо в госпитале. Уснули раненые, уставшие санитары, в основном пожилые люди, не чуя беды, спали вповалку в дежурной комнате. А беда уже рядом…

Скользнули из леса белые призраки. Спокойно и деловито зашагали по пустым коридорам высокие светлоглазые парни. Из палаты в палату вползала смерть, которую на острие ножа принесли головорезы из летучего отряда финских лыжников-диверсантов. Здоровые, сильные, видевшие немало крови в рейдах по тылам советских войск, они совершенно хладнокровно убивали раненых ударом ножа. Тех, кто пытался сопротивляться, избив, затолкнули в подвал. Девушек-медсестер заперли отдельно. И у мужчин волосы вставали дыбом от мысли, что им будет горько, а девчатам – того горше: фашисты-финны с женщинами-военнослужащими, особенно медиками, расправлялись жестоко.

– Я к ночи не успел из рейса вернуться, приехал под утро, – Антипыч свел в линию брови, отвернулся от Терентия, может, потому, что не хотел показать набежавшие слезы. – Боже ты мой, что там было! Что было! Раненые порезаны почти все… девчата… – Антипыч все же мазнул рукой по глазам, и Терентия поразила скупая мужская слеза. Он пытался представить зловещую картину разгромленного госпиталя: насколько же все было ужасно, если даже балагура Василия та картина заставила плакать.