Дед умер молодым

Из вышеизложенного явствует, что, с одной стороны, взгляд нашего законодательства на забастовки не отвечает требованиям жизни, а с другой — администрация своим усмотрением создала для взаимоотношений промышленников и рабочих ложную и шаткую почву».

Далее автор записки решительно подводил своих читателей к барьеру, который предстояло взять смелым прыжком. Ни с чем другим не сравнишь требования пересмотра всего существующего законодательства.

«А посему полагаем:

Первое. Рабочему сословию должно быть предоставлено полное право собраний, право организовывать всякого рода союзы и другие общества для самопомощи и защиты своих интересов. В такой же мере все означенные права должны быть распространены и на сословие промышленников.

Второе. Забастовки, представляющие собой мирное оставление работы, не сопровождаемое ни убийством, ни угрозами, ни насилиями, ни уничтожением или порчей имущества, не должны быть караемы ни административным, ни уголовным порядком.

Третье. Личность каждого рабочего должна быть ограждена законным порядком от насилий рабочих-забастовщиков, если, не сочувствуя возникшей забастовке, рабочий присоединяться к ней не желает. Ненаказуемость забастовки для рабочих, желающих в ней участвовать, вовсе не должна означать обязанность примкнуть к ней тех, кто не имеет к тому намерения...»

И наконец, главный вывод, который надлежит особо подчеркнуть.

«...Ни эти мероприятия, ни какие иные сами по себе не дадут желаемых результатов и не внесут успокоения в народные массы, пока внимание правительства не будет обращено на общее правовое положение страны, пока не будут предприняты коренные реформы, о которых высказывалось уже русское общество в лице ряда представителей и общественных групп. Действительно, лишь при других условиях государственной жизни, при гарантиях личности, при уважении власти к законам, при свободе союзов различных групп населения, связанных общим интересом, законное желание рабочих улучшить свое положение может вылиться в спокойные законные формы борьбы, которые могут только содействовать расцвету промышленности, как это наблюдается в Европе и Америке...»

Перечитав последнюю фразу несколько раз, Савва Тимофеевич отметил про себя: «Не больно складно, тяжеловато. Но верно по сути своей... И насчет Европы, Америки подпущено очень даже к месту...»

Дальше, дальше...

«Указав выше на необходимость специальных мер в фабричном законодательстве, мы считаем своей обязанностью заявить правительству, что установление нормальных отношений между рабочими и промышленниками, улучшение быта рабочих, наконец — преуспеяние в России самой промышленности, победа ее на мировом рынке немыслимы без соблюдения еще следующих общих условий:

Во-первых. Установить равноправность всех и всякого перед прочным законом, сила и святость которого не могла бы быть никем и ничем поколеблена.

Во-вторых. Полная неприкосновенность личности и жилища должна быть обеспечена всем русским гражданам.

В-третьих. Необходима свобода слова и печати, так как лишь при этом условии возможны: выяснение рабочих нужд, улучшение быта и правильный успешный рост промышленности и народного благосостояния.

В-четвертых. Необходимо введение всеобщего обязательного школьного обучения с расширением программы существующих народных школ и установлением упрощенного порядка для открытия всяких учебных заведений, библиотек, читален, просветительных учреждений и обществ...

В-пятых. Существующее законодательство и способ его разработки не соответствует потребностям населения и русской промышленности... Необходимо в выработке законодательных норм участие представителей всех классов населения, в том числе лиц, избранных промышленными рабочими. Участие тех же представителей необходимо и в обсуждении бюджета, ибо последний является могущественнейшим двигателем в руках государства при разрешении промышленных вопросов страны».

Таков сохранившийся в архивах до наших дней документ, который Савва Тимофеевич Морозов замышлял, видимо, как некую политическую платформу после событий

' ЦГАМ, ф. 342, оп. 8, д. 1169, л. 187-190.

9 Января, как некую программу конституционных реформ, направленных против самодержавия. Прежде чем дать ход докладной записке, следовало обсудить ее сначала в кругу пайщиков Никольской мануфактуры, а потом и среди остальных московских промышленников.

Вопрос о вмешательстве государственной администрации в отношения между рабочими и фабрикантами поднял Морозов и в своем выступлении в Московской городской думе. Как гласный Думы, он осудил злоупотребления вызовами полиции в случае забастовок. Речь его, однако, вызвала лишь недоумение у большинства слушателей, для которых такое решение рабочего вопроса было наиболее привычным и удобным.

Права народная мудрость: «Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается...»