Деде Коркут

— У огузского племени был обычай. Когда сзывали огузских джигитов и дев на празднество, на вершине Высокой горы разжигали костер. Увидев огонь, на других горах тоже разводили костры, и так все люди узнавали, что надо одеться понарядней и пойти на пир. Если загорались два костра, все знали, что над племенем нависла опасность, грозит нашествие — и тогда джигиты вооружались, собирались все вместе.

Собираются огузы на праздник. Перед ними зеленая-зеленая равнина, а на ней яркие разноцветные палатки, шатры, навесы, пологи. На лугу расстелены пестрые шелковые ковры.

По гобустанскому валуну, именуемому Гавалдаш, четверо бьют круглыми гладкими камнями. В другой стороне гулко звучат большие барабаны, поют золотые трубы, звуки зурны устремляются в небо.

В небо летит дым костров, разведенных в семи местах. В семидесяти семи местах поставлены изукрашенные глиняные кувшины с холодной водой, с красным вином.

Сверкают под солнцем медные блюда и казаны. На крючьях висят мясные туши.

Говорит Деде Коркут:

— Баяндур-хан велел поставить свой сирийский полог, велел поднять до небес свой пестрый шатер, велел разложить тысячу шелковых ковров, велел зарезать гору баранов, велел налить озеро вина. Раз в году Баяндур-хан задавал пир и угощал огузских джигитов.

Джигиты по одному подъезжали, слезали с коней, подходили к большой островерхой палатке, приветствовали сидящего на возвышении Баяндур-хана. Рядом с Баяндур-ханом стоял его визирь Алп Аруз — Лошадиная морда. Как все огузские богатыри, Алп Аруз был громаден. Шуба из девяноста шкур не доходила до пят, папаха из девяноста шкур не налезала на уши. Алп Аруз провожал гостей в палатки. Палатки были трех цветов: белые, золотистые, черные.

Огузские джигиты Бейбура и Бейбеджан прибыли на пир вместе. Сошли с коней, поздоровались с Баяндур-ханом.

Аруз вышел им навстречу.

— Пройди, Бейбеджан, — сказал он, провожая Бейбеджана в белую палатку. Когда Бейбура тоже хотел войти в белую палатку, Аруз преградил ему путь.

— Бейбура, — сказал он, — твое место в черной палатке.

Бейбуру и тех, кто прибыл с ним, отвели в черную палатку. Пол в черной палатке был застлан черным войлоком, и все здесь было черным-черно: и скатерть, и посуда. И слуги были в черных одеждах. В белой палатке — все белое, а в золотистой — все золотое…

Бейбура нахмурился:

— Аруз, — молвил он, — почему ты привел меня сюда?

Аруз отвечал:

— Таково повеление Баяндур-хана! Бейбура еще пуще расстроился:

— А чем я Баяндур-хану не потрафил? — молвил он. — Моим ли мечом, моим ли столом? Людям ниже меня он белую палатку отвел, золотистую палатку! В чем моя вина, что меня он в черную палатку послал?

Аруз отвечал:

— Баяндур-хан повелел: у кого сын — разместить в белой палатке, у кого дочь — в золотистой. А у кого нет ни сына, ни дочери, того, сказал он, поместите в черной палатке, постелите ему черный войлок, поставьте перед ним мясо черного барана. Станет есть — пусть ест, не станет пусть идет куда хочет. У кого нет ни сына, ни дочери, того бог невзлюбил и мы любить не станем.

Бейбура вскочил с места, обратился к своим людям:

— Джигиты мои, уйдем отсюда! Этот стыд постиг меня либо по моей вине, либо по вине моей жены.

Бейбура и его люди пошли прочь из черной палатки. Из других палаток выглядывали, смотрели на них пирующие. А Бейбура ни на кого не глядел, ни с кем не заговаривал. Ни с кем не простившись, вскочил он на коня и бросил Арузу:

— Аруз, — молвил он, — я у тебя в долгу не останусь!

Бейбура разрезал воздух плетью, стегнул коня, конь взвился, сорвался с места. Вслед поскакали люди Бейбуры, удалились, исчезли в пыли.

Владения Бейбуры располагались в цветущей местности Баят. С одной стороны — отвесные горы, с другой — река, а еще — луг, а еще — лес. Шатры и хижины веселили взор. Дым от очагов таял в голубом небе. На берегу реки детвора играла в прятки, в ловитки, в горелки.

Перед одной из хижин стояла Фатьма Брюхатая. Около нее вертелась стайка малышей, и снова она была беременна. Уперев руки в бока, Фатьма кричала:

— Эй, Зулейха! Зибейда! Урида! Что я, помирать уходила? Что с вами стало б, если бы приглядели за моим домом? Воришка щенок забрел, всех вверх дном перевернул…

Из другой хижины вышла женщина, что-то ей отвечала.

Послышался топот копыт. Появились Бейбура и его люди. Перед своим шатром Бейбура спешился, вошел внутрь. Увидев его угрюмым, встревожилась жена его Айна Мелек.

Бейбура молвил:

— Жена моя, знаешь ли ты, что случилось? Визирь Баяндур-хана Алп Аруз — Лошадиная морда опозорил меня перед всеми. Говорит, нет у тебя ни сына, ни дочери — значит, невзлюбил тебя бог и мы не полюбим. Ты ли виновата? Я ли? Почему аллах не даст нам крепкого сынка? За что наказание?

Бейбура чуть не плакал.

— Не гневайся на меня, — отвечала Айна Мелек, — не говори мне столь горьких слов. В чем твоя вина? В чем моя? Значит, судьба наша такая…