Деде Коркут

Заснул Газан, от храпа его сотрясались горы. Турал охранял отца. Вдруг ловчий сокол взлетел с его руки в небо, сел на дерево в чаще леса. А было так, что Кыпчак Мелик устроил в этом месте западню. Согнал сюда летящих гусей и куропаток, бегущих оленей и зайцев. Юнец, что он знает? «Пока отец встанет, наловлю птиц. Отец проснется – увидит, обрадуется», – сказал он себе, сел на коня и направился в лес. Только въехал, как с четырех сторон накинули на него сеть, шестьдесят вооруженных воинов связали ему руки-ноги, заткнули рот. На шею его, на лодыжки надели тяжелые цепи. Били его, пока из белого тела не хлынула красная кровь. Со связанными руками и опутанной шеей повели впереди себя. Турал стал пленником.

Враги в черной одежде, окованные голубым железом, набрели на спящего Газана. Крепко спал Газан, храп его поднимался до небес. Шестьдесят человек накинулись на Газана, крепко скрутили ему руки-ноги, положили Газана в арбу, привязали веревкой. Газан не только не проснулся, он и не пошевелился, храпеть не перестал. Арба двинулась в путь.

На земле Газана никто ничего не знал. Одна из девушек, увидев вдалеке клубы пыли, молвила Бурле-хатун:

– Стадо оленье проходит, смотри, какую пыль подняло!

Бурла-хатун взглянула в ту сторону и отвечала:

– Если б это были олени, клубилось бы одно-два облачка. Знайте, это враги!

Пыль засверкала, как солнце, заколыхалась, как море, потемнела, как лес. Шесть тысяч вражеских всадников с собачьими стременами, в войлочных шапках, с черными сердцами, с ястребиными ликами, с нечестивыми словами напали на землю Газана.

Они растоптали белые дома Газана, его шатры и пологи. Заставили кричать девушек, похожих на лебедей. Вскочили на его быстрых, как соколы, коней. Угнали ряды его красных верблюдов. Разграбили его богатую казну, его обильное добро. Статная Бурла-хатун и с ней сорок стройных дев были уведены в плен.

Кыпчак Мелик сказал:

– Перебили мы Газану хребет.

Один из всадников Кыпчак Мелика сказал:

– Еще одно горе осталось причинить Газану.

– Какое?

– У огузов в Железных воротах, в Дербенте, есть десять тысяч баранов. Если бы мы увели и тех баранов, причинили б Газану последнее горе.

Кыпчак Мелик сказал:

– Пусть шестьсот всадников пойдут и уведут баранов.

Шестьсот всадников направились к Железным воротам, к Дербенту.

Турал со связанными руками шел впереди коней…

Статная Бурла-хатун и с ней сорок стройных дев шли в плен…

Газан храпел в арбе…

Гараджа Чабан сидел на скале, на одной из вершин Высокой горы. Вдруг увидел он вдалеке клубы пыли.

Туча пыли разрасталась, обволакивала все вокруг и час от часу приближалась. Словно веяли черные ветры самума и, крутясь, приближались к Высокой горе. Гараджа Чабан пришел к отцу своему Бекилу. Дряхлый Бекил целыми днями лежал на постели.

Гараджа Чабан сказал:

– Отец, взгляни-ка, что это – черное, накатывающееся, как море, светящееся, как огонь, сверкающее, как звезда? Что это? Объясни мне, отец, да будет твоей жертвой моя чернокудрая голова.

Бекил приподнялся на локте, посмотрел вдаль, увидел, что идет враг.

– Подойди ко мне, лев, сын мой, – сказал он. – Как верно, что море вскипает у берега, так верно, что это враг, сын мой.

– А кто это – враг, отец?

– Ах, мой сын, ах, сынок! Враг – это Кыпчак Мелик. У него есть такие стрелы, что из трех ни одна не промажет. У него есть такие палачи, что, не охнув, срубают сто голов. У него есть такой повар, что готовит жаркое из человечьего мяса. В худую минуту подстерег нас враг. Мощь спины моей ослабела. Враг узнал, что я отделился от огузских джигитов, узнал, что я одряхлел, узнал, что ты еще не закален в битвах, и пошел на нас. Сын мой, встань, разожги на вершине два костра, извести обо всем огузских джигитов. А сам беги к Газан-хану, поцелуй ему руку, скажи – отец твой согнулся, захирел. Скажи, пусть Газан-хан соберет джигитов и поспешит нам на помощь. Не то враг растопчет нашу землю, уведет наши стада, оставит людям голод.

Гараджа Чабан отвечал:

– Что ты говоришь, отец? Надрываешь мое сердце и душу! Не буду я молить о помощи. Не стану целовать руку Газану. К чему это? Силу свою, мощь свою берег я для такого дня, и вот этот день настал. Мускулы на руках копил я для такого дня, и вот этот день пришел. Имя мое честное хранил я для такого дня, и вот этот день грянул.

Бекил прослезился.

– Да умру я за твои уста, сын мой, – молвил он, – да умру я за твой язык, сынок. Дай Бог силы твоим рукам!

Гараджа Чабан закрыл ворота кошары, насыпал три холма из камней, взял в руку пращу с пестрой рукояткой.

И вдруг появились шестьсот вражеских всадников. Они сказали:

– Эй, пастух! Мы потоптали земли, мы сокрушили жилища Газанхана. Его богатую сокровищницу мы увозим, она наша. Статную Бурлухатун и с ней сорок стройных дев мы уводим, они наши. Слушай, пастух, подойди сюда, опусти голову, прижми руку к груди, покорись нам. Собери всех баранов огузского племени и приведи их. Мы тебя не убьем: отведем тебя к Кыпчак Мелику, он даст тебе бекство, сделает тебя амир-ахуром – главой пастухов.

Гараджа Чабан закричал с вершины горы: