Дэдпул. Лапы

Но Визерс выглядел по-настоящему дряхлым. Если задуматься, есть лишь одна причина прикидываться хилым старичком: когда на самом деле ты вовсе не хилый.

Знаете, может, Визерс – это и вправду псевдоним.

В двери есть щель. Я слегка надавливаю плечом, и дерево стонет, готовое поддаться. Можно было бы запросто ворваться внутрь, но Визерс может быть где угодно – зачем его оповещать о своём прибытии? Должны быть и обходные пути.

Между старыми манхэттенскими домами, как правило, нет проходов, поэтому мой путь лежит на крышу. Пролезая мимо окна на втором этаже, я краем глаза замечаю набор гантелей. На третьем вижу комнату, заставленную наградами за игру в боулинг. И никаких собачек.

Крыша меня разочаровывает. Она не стеклянная. Понимаю, это уже избитый мотив, но я обожаю прыгать в гостиные, звеня разбитым стеклом. Ничего достойного внимания тут нет – просто чёрный шифер, которым кроют большинство плоских крыш. Я заглядываю за край и радуюсь: тут всё-таки есть задний двор! Овец я бы тут разводить не стал, но наёмнику на задании такой дворик может обеспечить уединение.

Я цепляюсь за подоконник и спрыгиваю вниз. Окна, выходящие во двор, не освещены – кроме одного, у самой земли. Мне приходится встать на колени, чтобы в него заглянуть. По крайней мере, теперь понятно, откуда у Крастона столько призов. Он обустроил в подвале настоящую дорожку для боулинга – отполированную до блеска, с электронным табло и пинсеттером, механизмом для установки кеглей.

Для щенков тут места маловато. Всё забито под завязку – как расписание Софи в тот день, когда я решился пригласить её в кино. Так где же они, чёрт возьми?

Крастон входит в подвал. Не заметив меня, он отбрасывает свою клюку, снимает очки и надевает туфли для боулинга. Потом выпрямляется, расправляет плечи и с хрустом разминает пальцы.

Похоже, он только что явил мне свою тайную личность – передо мной… Человек-шар, игрок в боулинг?

Но какая из личностей подлинная? Кто он – старик или молодой спортсмен? И есть ли у него верный спутник по имени Принеси-подай?

Крастон берёт шар и встаёт на линию броска. Он усмехается, и мне кажется, будто он меня заметил, но нет. Дорожка кончается где-то под окном. Он смотрит на кегли.

Я понимаю, что он честно заслужил свои награды. Он использует классическую технику броска, предпочитая изящество и точность силе и скорости. Он выпрямляет плечи, замахивается, держа руку почти параллельно полу, и мягко, почти бесшумно отпускает шар.

Видите, какая у меня память? Я был женат около четырёх раз, но даже под страхом смерти не вспомнил бы имя ни одной супруги. А вот эта ерунда крепко сидит у меня в голове – и я понятия не имею, откуда она там взялась.

Судя по всему, мяч летит прямо в карман между первой и третьей кеглей. Я могу безошибочно определить, когда он достигает цели, глядя на то, как улыбается Крастон – так широко, что на лице трескается латекс.

Вот только вместо стука кеглей я слышу… пронзительный лай.

О господи.

Зачем мне вообще придумывать сюжеты, если мир подкидывает мне такие истории? Это не Человек-шар. Это не герой. Это…

Окно в подвал пробить нелегко – в него вставлена металлическая сетка, чтобы отваживать незваных гостей. Но меня так просто не остановишь – ни в жизнь. Прежде чем разбитое стекло успевает рассыпаться по полу, я уже стою посреди дорожки.

Быстрый взгляд на кегли подтверждает ужасную правду.

У меня перехватывает дыхание.

Это не кегли, это щенки! Господи боже, это щенки! Он использует щенков вместо кеглей! Связал их ремнями на липучках! Матерь божья!

Правда, надо отдать Крастону должное: он выбил страйк. Все десять щенков валяются на полу и скулят – их уже почти засосал в свои недра пинсеттер. Я разламываю машину на части и вижу, что она удерживает в плену ещё двадцать малюток. Я выпускаю их на свободу – так быстро, что Крастон даже шелохнуться не успевает.

Когда я поворачиваюсь к нему, он всё ещё в шоке на меня таращится.

– Я не вовремя, говоришь? Так вот чем ты занят!

Я бью его в живот. Пресс у него крепкий, накачанный – наверное, сказались тренировки, – так что нет нужды сдерживаться.

– А как тебе это? – хук справа в челюсть.

– Скажешь, тоже не вовремя? – хук слева в подбородок.

Остатки латекса и искусственных волос сползают прочь. Передо мной не пенсионер, а здоровяк в самом расцвете сил. Но даже это не объясняет, почему он не падает после шестого удара. Потом я понимаю, что специально бил его под таким углом, чтобы он удержался на ногах. Видимо, даже моему подсознательному он противен.

Я на секунду прерываюсь. Карстон падает на пол.

Он пытается уползти. Его голос, даже искажённый болью, звучит на редкость брутально:

– Ты не знаешь, каково это!

Я кричу ему прямо в ухо:

– Сбивать щенков вместо кеглей? Не знаю и знать не хочу!

– Я не делал им больно!

Я напоминаю себе, что у всякой медали две стороны, и для разрядки пинаю его в бок.

– Ты связывал их, пропускал через пинсеттер и сшибал семикилограммовым шаром! Думаешь, это не больно?

– Я… я думал, им нравится!

Я сгребаю его за шиворот и поднимаю, чтобы мы оказались лицом к лицу: