Дедушка, Grand-p`ere, Grandfather… Воспоминания внуков и внучек о дедушках, знаменитых и не очень, с винтажными фотографиями XIX – XX веков

«Сталинизм принес несчастье многим моим соотечественникам, уничтожил много честных, преданных родине людей. Все думали: “Кто же следующий?” В мое семейство несчастье пришло в ночь с 27 на 28 октября 1937 г. Мы жили тогда в центре Москвы (на улице Станкевича). В нашей густо населенной коммуналке, где жило восемь семей (тридцать шесть человек), раздался звонок. Два сотрудника НКВД в сопровождении дворника показали ордер на обыск и арест моего супруга — Геннадия Алексеевича Смольянинова. Он, как и я, работал в Институте мировой литературы им. М. Горького АН СССР. По службе он был связан с секретарем Горького — П. П. Крючковым, готовил материалы для музея, который должен был открыться к ноябрьским праздникам. Гена был знаком с первой женой Горького — Екатериной Павловной Пешковой, пользовался ее доверием. Е. П. Пешкова передала много автографов Горького в архив и музей. Во время обыска Гена мне говорил: “Ты не волнуйся, мы поговорим, и меня отпустят. <…> Ведь я ни в чем не виноват!” Пришедшим его арестовать сотрудникам НКВД он показывал свою статью, написанную по случаю годовщины смерти Горького. Как будто бы статья могла его спасти. Подобно утопленнику он хватался за соломинку. Моя семилетняя дочь Алла проснулась и ничего не могла понять. Геннадий ей был отчимом, но отношения их были хорошими. В руки сотрудников НКВД попал “договор”, заключенный между Геной и Аллой, в котором было “зафиксировано”, что она должна слушаться (определялись и некоторые ее обязанности по дому), а он обязуется в день зарплаты приносить что-нибудь вкусное. <…> И этот “документ” был аккуратно прибран и унесен сотрудниками НКВД. Разумеется, я много плакала, а Алла “анализировала”: “Мам, ты не плачь! Если он не виновен, его отпустят, а если виновен — разве нам нужен такой!” При обыске взяли и мою записную книжку, в которую я положила талоны на дрова (у нас была печка). Дубликаты талонов не выдавались, так что нам предстояло мерзнуть всю зиму. Я была на восьмом месяце беременности. Через 3 дня после ареста мужа, 31 октября 1937 г., я ушла в декретный отпуск. 7 декабря родилась моя младшая дочка — Марина. Гена исчез бесследно. Он никогда не увидел своего ребенка, даже не узнал, сын или дочь у него. Марина тоже никогда не видела своего отца. С детства она знала его только по фотографиям. Когда ей исполнилось три месяца, ее отца расстреляли».

Но эти воспоминания мама написала много позже, а 31 декабря 1940 года она шлет новогоднее пожелание бабушке: «Желаю Вам того же, чего и себе на Новый год: получить хоть две строчки издалека». Но отец в это время находится дальше, чем думала мама. Оттуда получить две строчки невозможно.