Дедушка, Grand-pere, Grandfather… Воспоминания внуков и внучек о дедушках, знаменитых и не очень, с винтажными фотографиями XIX – XX веков

11 сентября 1933 г.

Сегодня мне удалось уделить полдня озеру и реке. Заведующий станцией повел нас на водопад Искандердарьи, который мало кто знает. Он совершенно поразительный, падает с сорока шести метров высоты в ущелье, страшно мрачное, снять невозможно, так как стоять у края нельзя, приходится ложиться, да и то весь водопад не виден, а другого подступа нет. Температура озера 14 градусов по Цельсию, значит, действительно я вчера не ошибся — по Реомюру 11 градусов.

13 сентября 1933 г. Талфон

На Искандеркуле мы остались с Чуплиным еще полдня и успели с заведующим съездить на лодке через озеро осмотреть некоторые места. Я греб туда и обратно версты четыре, несмотря на сильный ветер. Видели много интересного. С заведующим настолько познакомились, что уже мы с тобой приглашены сюда на отпуск. Сколько наврал Мстиславский, теперь только мне стало ясно, но в романе ведь без этого нельзя! Путь в Талфон мы с Чуплиным совершили вдвоем. Верхнее течение Искандердарьи верст шесть совершенно исключительное: река прорывает колоссальные старые морены мощностью до 300–400 метров, водопады идут несколько верст, но дорога очень трудная для лошадей, и все время надо спускаться пешком. Потом более скучное ущелье, и, наконец, Ягноб и Талфон — места после Искандердарьи кажутся скучными, конечно, только по контрасту. Несмотря на усталость, сейчас мы по приезде полезли осматривать новое месторождение мышьяка, и сегодня уже еду в обратный путь. Уже темнеет, и писать трудно, мы прибыли на стоянку в ущелье Фана.

Ущелье Фана наиболее грандиозное и мрачное из всех. Стены таковы, что небо едва видно, а я был только на первых шести километрах, дальше, говорят, еще более узко и глубоко. Но это последний год существования плохой тропы, там пройдет через год автомобильная дорога. Река мутная, как Кура, но, конечно, не так велика. К карнизам и оврингам и я и моя серая совершенно равнодушны. Теперь я вдвоем с Берниковым (рабочим Наследова). Мы уже сделали полпути до перевала и часа через два станем на ночлег, а перевал Лаудан возьмем при луне, чтобы часам к девяти спуститься к Куликалону. Я везу полпуда сушеного урюка, сейчас съел две чашки катыка, не брился две недели, вообще я — азиат-кочевник, и мне кажется, что я могу так ехать без конца. Вчера было много новых знакомств, на Фанском ущелье, точно на улице, разные экспедиции из Ленинграда (гидрологи и т. д.). Много народу ездит теперь в Туркестан, и попутно все занимаются еще и не своим делом — все ищут золото, и, конечно, никто не находит. Вчера одного пришлось сильно разочаровать — он думал, что нашел древнюю выработку золота, а я ему пояснил, что добывали здесь всего лишь серу и квасцы. Бедняга был очень огорчен, он все мечтал улучшить свою жизнь открытием. Теперь мы на стоянке, Лаудан перед нами. Еще сравнительно рано, и мы думаем взять его еще при утренней луне, ночь предстоит холодная и долго спать не стоит. Варится до ужаса надоевший рис с мясными консервами, потом будет чай. Завтра надеюсь поесть в отряде Соболевского, который стоит за Лауданом.

15 сентября 1933 г.

Ночь была «рекордная» по холоду. Пришлось одеться и сжечь огромное количество сухой арчи, и все-таки согреться было трудно. На перевал удалось двинуться лишь с восходом солнца, так как луна почти не светила. Взяли его мы легко, но спуск был тяжелым. К десяти часам были уже на Куликалонских озерах — их пять, одно выше другого, все изумрудно-зеленые, темнее Тургояка. Соболевского не застал, но его отряд показал мне замечательные кристаллы плавикового шпата, годного для оптики, огромной величины. Сегодня я в последний раз видел снег, сейчас уже кругом серые склоны. Завтра поеду к Зеравшану.

17 сентября 1933 г.

Вот я и возвращаюсь на старые места. Сейчас сижу в центре города в чайхане и греюсь на солнышке. Пенджикент в названии напоминает что-то индийское (Пенджаб) и вместе с тем (Генри «Короли и капуста») Ангурию — все здесь знакомы, конечно, я говорю о европейской части населения. Здесь есть маститый геолог Тизенгаузен или, как его здесь называют, Вестингаузен, который меня взял в оборот, едва я приехал, новости здесь распространяются с быстротой молнии. Мне здесь нравится больше, чем в Самарканде, — больше чувствуется Азия, верблюды часто идут, больше уличной жизни.

В промежутке между экспедициями 1933 и 1934 годов Вениамин Аркадьевич едет работать в Ленинград.

11 сентября 1934 г., Самарканд