Деды и прадеды

И только когда после очередного совещания Миколайчуки стали выжигать раскалённым шомполом жемчужные зубки Тонечки, только тогда и вырвался у неё дикий, невероятной силой наполненный, захлебывающийся визг. И остатками сознания понимая, что сейчас девочки выбегут и попадут в руки палачей, Тонечка выдала своим мучителям место, где хранился другой клад семьи, тот, о котором не знал даже муж, — горшочек с золотыми рублями, заработанный её отцом — Сергеем…

* * *

Никто так и не узнал, почему Миколайчуки не добили свои жертвы, может, тот ночной кровавый труд слишком их утомил, может, отдохнуть хотели и ещё вернуться, может, торопились поделить богатство, но ушли они в ночь, и старый Миколайчук только вздыхал, подхватывая мешок с добром Завальских. А ближе к полудню… Ближе к полудню прохожие нашли Миколайчуков в овраге, направо от старого заброшенного кладбища.

Лежали они там — Сергей, Гнат и Томаш.

Вповалку.

Кто их перестрелял — о том село молчало наглухо. А Терентий и его хозяйка страшно и долго болели, и не умерли они лишь трудами доченек — красавиц Зоси, Таси и маленькой Козечки.

* * *

Бабушка Козя, в мокрой от слёз ночной сорочке, пила холодную воду, гладила по головке внучку, сверкавшую огромными карими глазищами, и виновато смотрела на нас, столпившихся вокруг неё, улыбалась и даже подшучивала над собой, как она всегда делала, наша любимая Козя.

«Граблять, граблять!»

Глава 3 Фото на память

…Окончив работу, натужно гудя моторами, звено «лапотников» Ю-87 уходило с набором высоты на норд-норд-вест. Пара «мессеров» вертелась на виражах с одиноким, отчаянным И-16, то превращаясь в точки, то проскакивая над головами уцелевших краснофлотцев, которые отплывали от быстро уходившего под воду «Бурного». Другая пара «мессеров» деловито развернулась на штурмовку и, простреливая пулемётными очередями веселые фонтанчики на поверхности стылого моря, добавляла пушками по запрокидывавшемуся узкому корпусу эсминца, по которому карабкались раненые. Снаряды высекали из серого днища вспышки, будто какой-то великан пытался высечь искру с помощью кресала.

* * *

Тот скоротечный налёт на траверзе Керчи стал последним в судьбе удачливой «семёрки». Турбины «Бурного» после ноябрьского ремонта в Новороссийске работали исправно, но, как ни старался кавторанг Марченко увеличить ход, перегруженный ранеными эсминец плохо переваливался с курса на курс. Тягучая зыбь с веста сбивала низко сидящий корабль, заваливала корму, добавляла ненужной рыскливости, мешала рассчитать упреждение для очередной смены курса, — не раньше и не позже той неуловимой секунды, когда пикирующие «лапотники» уже выцелили узкий силуэт «Бурного».

Тройка «ишачков», прорывавшаяся к пикировщикам, попала в клещи двух звеньев «мессеров», прикрывавших атаку пикировщиков по уходившему из Феодосии кораблю. Две пары «мессеров» зашли в лоб нашему звену, вспыхивая огоньками пушечных очередей, а другая пара «охотников», как на полигоне, свалилась сверху от тусклого солнца. Раненые, разместившиеся на палубе вперемешку с мешками, носилками, всей поклажей эвакуируемого санбата, смотрели на бой, который решался без них, но определял их судьбу.

Всё было решено одним ударом, в несколько секунд.

Только ведущий звена «бочкой» ввинтился в строй «мессеров», остальные же два И-16 развалились в фейерверке ярких вспышек. Лётчики не выпрыгнули. Тихий вздох лежавших на палубе людей не был слышен даже их соседям, он заглушался гулом турбин «семёрки», стрекотом зенитных автоматов да шипением волн, расходившихся белой пеной из-под острого форштевня эсминца. Теперь люди смотрели, как один за другим «лапотники» заваливались через левое крыло и с надсадным воем устремлялись к ним, превращаясь из крохотных, медлительных насекомых во взрёвывающих железных монстров с хищными жёлтыми коками пропеллеров, кричавших о неминуемой смерти…

* * *

Всего через десять минут после объявления боевой тревоги ожесточённо огрызавшийся зенитными пулеметами эсминец получил стокилограммовую бомбу прямо в машинное отделение.

«Семёрку» качнуло на манёвре, и лейтенант Добровский неловко споткнулся о комингс, выбегая из рубки. Вдруг железо переборок, словно живое, ахнуло, разнесло крик разрываемого металла, смешавшийся со свистом пара, рванувшего над эсминцем, словно фонтан исполинского кита. Лейтенанту повезло, что в момент взрыва он открывал дверь, — он не был сильно контужен, — взрывная волна протиснулась сквозь выворачиваемые переборки, плюнула осколками лопнувших плафонов и вышвырнула Добровского в воду, как игрушку. Он пролетел немного и удачно упал в стылую воду, не потеряв в полёте сознания. Холод воды не обжёг его тренированное тело — Добровский умел плавать как рыба, и свежая погода не была для него в диковинку. В несколько гребков Василий отплыл от тонувшего эсминца, высматривая живых среди волн.