Деды

27 сентября совершенно уже босая армия пришла в город Кур, где кончились её невзгоды и опасности. Высокий снеговой хребет стоял между нею и неприятелем, фланги прикрывались австрийскими отрядами, а в самом Куре найдены были изобильные запасы продовольствия, дров и боевого снаряжения. Здесь был истинно светлый праздник: на улицах все генералы, офицеры и солдаты братски обнимались и целовались между собой, поздравляя друг друга с жизнью и спасением. Мгновенно оживился весь русский; стан. В котлах варилась похлёбка с говядиной, солдаты резали свежий хлеб, курили трубочки-носогрейки, давно уже не дымившие табачком, фельдфебели распоряжались около бочонков с водкой и делили её по «братским крышкам»… Утомление и горе было забыто. Люди принялись чинить обувь, справлять амуницию и уже шутили над только что минувшими страданиями. К вечеру по всему бивуаку гудели бубны, звенели медные тарелки, и ротные песенники в кругах распевали весёлые песни.

Суворов приказал позвать к себе Черепова. Когда последний вошёл к фельдмаршалу, он застал там двух-трёх высших генералов и начальника походной канцелярии, Е. Б. Фукса, который сидел за письменным столом и приготовлялся что-то писать.

— Ну, пиши же реляцию, — говорил ему Суворов, — всё пиши, достойное примечания… всё!

— Для сего кисть моя не имеет красок, — пожал тот плечами. — Да и на что тут реляция! Для потомства довольно и сего: «Русские перешли Альпы — и Россия имеет Аннибала!»

— Го-го!.. Помилуй Бог! — захлопал в ладоши Суворов и принялся скакать по комнате.

— А! Вот и он! — вскричал вдруг старик, увидав Черепова. — Очень рад, что пришёл!.. Хорошо!.. Отлично!.. В сей час получишь поручение!

— Что прикажете, ваша светлость? — почтительно спросил Черепов.

— А вот-вот, сейчас… Пиши же, Егор, пиши, голубчик, скорее… время не ждёт!

Но литературное перо Фукса уже и без того быстро бегало по листу бумаги.

— Вот тебе ордер к криг-цальмейстеру, — продолжал Суворов, подавая Черепову клочок бумаги, на котором тут же написал за своей подписью несколько слов. — Беги ты с ним к казначею, получай прогоны, изготовься и через час будь здесь. Егор, реляция будет готова?

— Поспеет, — утвердительно кивнул Фукс, не подымая глаз от своей бумаги.

— О, помилуй Бог!.. у тебя живо!.. Всё живо! Ну, хорошо!.. Итак, голубчик, — опять повернулся старик к Черепову, — лети, мчись… птицей в Петербург… к государю… с реляцией… А будет спрашивать, расскажи ему сам всё, что видел… что перенесла армия… всё… всё, без утайки!.. Ступай же за прогонами!

Черепов поклонился и вышел.

Через час у крыльца главной квартиры стояла уже немецкая почтовая бричка, и краснощёкий швейцарский почтальон, с бичом в руке и медным рожком за спиной, молодцевато красовался на козлах. Черепов в четверть часа успел купить себе новые сапоги и дорожный, подбитый ватою, плащ да кожаную подушку; набил кисет табаком, уложил в кожаную сакву[89] две перемены белья, бутылку рому, две-три булки с куском копчёной ветчины и — совершенно готовый в путь — явился в назначенный срок к фельдмаршалу.

— Ну вот, и ты готов, и реляция готова! — весело воскликнул Суворов. — Поезжай же с Богом!.. Вот тебе сумка курьерская, вот открытый лист… Вот пакет… Государю!.. в собственные руки!.. Ну, всё, кажись?..

— Всё, ваша светлость, — подтвердил начальник канцелярии.

— Ах, да!.. Поди-ка сюда на минутку! — как бы домекнувшись о чём-то, кивнул Суворов Черепову и повёл его за собой в другую комнату, где они очутились наедине.

— Есть ли у тебя деньги? — тихо спросил старик, затворив за собой дверь.

— Как же, ваша светлость! Прогоны мне в тот час же выданы.

— Прогоны!.. Помилуй Бог!.. Я не о том… Прогоны! Помимо прогонов есть ли?

— Найдётся ещё малая толика.

— Да вдосталь ли?

— Хватит, ваша светлость! — беззаботно махнул рукой Черепов.

— То-то!.. Хватит!.. Ты не церемонься: коли нужно, возьми у меня… Я никому не скажу… Потом сочтёмся.

— Ей-ей, хватит, ваша светлость!.. Недосуг только расстёгиваться, а то я показал бы.

— Ну, коли так, то не теряй времени!. Помилуй и сохрани тебя Боже!.. Поезжай, поезжай, голубчик!.. Господь с тобой!

И, трижды перекрестив Черепова, старик поцеловал его и выпроводил за дверь, положив на плечо ему руку.

Черепов, благословясь, вскочил в бричку, почтарь хлопнул бичом — и быстрая пара бойкой рысью тронулась по улице, кипевшей горожанами и нашим солдатством.

Не отъехали и трёх вёрст от города, как Черепов, истомлённый несколькими бессонными ночами, закутавшись в плащ да прикорнув плечом и головою к своей кожаной подушке, спал мёртвым сном под однообразный стук колёс подпрыгивающей брички.