Деды

— Я желала бы иметь графиню Елизавету в числе фрейлин моего двора.

— О, с охотнейшим моим сердцем удовлетворяю желанию вашего величества! — радостно воскликнул император.

Зардевшись от радости и вся преисполненная благодарным чувством за себя и за своего отца, девушка скромно и изящно отдала новый глубокий поклон государыне. После первых минут невольного смущения теперь она впервые только могла поднять на неё взоры и разглядеть как саму императрицу, так отчасти и особ, её окружающих.

Государыня показалась ей очень красивой, белокурой женщиной; высокий, стройный рост, при некоторой полноте, сообщал всей её фигуре очень много величия, а необычайная скромность и степенность её манер придавала ей на первый взгляд даже нечто строгое и повелительное. За нею, в двух шагах с правой стороны, виднелось исполненное открытого достоинства, честности и доброты лицо баронессы Ливен, которую Мария Фёдоровна называла и почитала своим доверенным другом, а слева — в совершенный контраст с величественной наружностью государыни — стояла фрейлина Нелидова — маленькая, живая и подвижная, как ртуть, сухощавая брюнетка, с блестящими чёрными глазами и с миловидным личиком, которое всё дышало жизнью и выразительностью, отражая в себе малейший оттенок каждого впечатления. Эта маленькая брюнетка почиталась тогда самой яркой звездой интимного придворного кружка, где блистала игрой своего остроумия и изяществом манер и танцев.

Отпуская от себя графа Харитонова с дочерью, государыня подозвала Нелидову и поручила её вниманию и дружбе графиню Елизавету, как молодую фрейлину, не вполне ещё знакомую с порядками придворной жизни, этикета и отношений, прося не оставлять её, в чём потребуется, дружеским советом или указанием. Это было сделано согласно заранее сообщённому императрице желанию государя, который хотел дать молодой и неопытной девушке на первых шагах её новой жизни надёжного друга и руководительницу для того, чтобы не осталась она одинокой в сфере, пока ещё для неё чуждой и незнакомой.

Весёлая и счастливая, шумя шлейфом парадной робы, впорхнула графиня Лиза в залу отцовской квартиры, где ожидал уже возвращения графа Василий Черепов.

— Поздравляйте, поздравляйте меня! — смеясь и хлопая в ладоши и вся сияя живым восторгом, говорила она, подбегая к молодому адъютанту. — Это прелесть! восторг! божество! величество!..

— Кто? что такое? — недоумённо пробормотал Черепов.

— Как кто? Она! Государыня! Какая благость в ней, если б вы знали! Как она милостива! Как ласково приняла!.. Мне было сначала так страшно-страшно, а потом, как взглянула на неё, на эту улыбку, взор божественный — так хорошо вдруг стало! И страх как рукой вдруг сняло! Ах, какая же она добрая и величественная!

— Кланяйся, сударь, кланяйся и приветствуй! — весело и шутливо обращаясь к Черепову, говорил граф Харитонов. — Могу представить тебе вновь пожалованную фрейлину двора её императорского величества. Каково метнула моя деревенщина!.. а?

— Постой, папушка, не мешай! Дай рассказать всё по порядку!

И Лиза, словно бы торопясь высказаться, наскоро стала передавать Черепову все впечатления, какие произвёл на неё приём государыни и государя, их черты, наружность, разговор, обстановка дворца и прочее: только рассказ её отличался отсуствием всякого порядка и последовательности, хотя она и намеревалась рассказывать «по порядку». Все эти впечатления как бы толпились и теснились в её душе и сразу, одно наперебой другому, порывались высказаться, выпорхнуть наружу.

Черепов слушал её рассказ и любовался оживлёнными чертами её лица, которое всё сияло восторгом и полудетской гордостью достигнутого торжества и счастья. Заметно было, что оказанное ей внимание льстит её молодому самолюбию и начинает кружить пылкую голову. Он был рад и счастлив за графиню Лизу, но… в то же самое время нечто похожее на смутное предчувствие тревожно шептало ему, что это увлечение блеском двора, эта гордость первого успеха едва ли не будет, в дальнейшем своём развитии, служить помехой их взаимному сближению, которое началось ещё так недавно и при таких, по-видимому, благоприятных условиях.

«Закружится… Ох, закружится пташка в этом придворном свете!.. Тут и молодость, и красота, и толпа поклонников, искателей, воздыхателей, и всё новое, невиданное… Поди-ка, и не вспомнит про нас, грешных!» — думалось Василию Черепову.

«А ты не плошай и будь молодцом! Бери своё с бою!» — подсказывало ему в то же время своё собственное самолюбие.

XIII Екатерининская гвардия

«Нельзя изобразить, в каком странном и удивительном положении была до сего гвардия, — говорит один из бытописателей — современников этой эпохи[38], — и сколь многие злоупотребления во всём господствовали в высочайшей степени в оной. Ежели бы всё то изобразить, то составилась бы прелюбопытная картина для потомства, и потомки наши не только б стали удивляться, но едва ли б в состоянии были поверить, чтоб всё то существовало в самом деле, и скорее могли бы подумать, что то выдуманная баснь и совершенная небывальщина».