Дефолт совести

По левую и правую сторону от него за овальным столом вишнёвого дерева расположились такие же, как и он, старцы, самому младшему из которых было семьдесят два года. Помимо возраста, у них было ещё много общего, например размер их личного состояния. Если бы вдруг кому-то пришло в голову устроить чемпионат мира среди богатеев, то никакой сверхчувствительный фотофиниш не смог бы определить победителя в пятерке старцев, собравшихся на яхте. Помимо Блейка, это были крупнейший европейский банкир и промышленник Ханс Майер, американский мультимиллиардер и крупнейший мировой игрок на рынке ценных бумаг Билл Уоррен, торговец оружием, бриллиантами и, возможно, наркотиками из Южной Африки Карл Вольф и наконец шейх аль-Рашид. Помимо высокого титула государственного лидера, он владел чуть ли не половиной всех нефтяных кранов мира.

На столе по установившейся между иерархами традиции не было ничего, кроме дюжины маленьких бутылочек с водой специального разлива, поставляемой из Северной Норвегии, пяти хрустальных стаканов и трёх серебряных пепельниц. Одна была предназначена для Корсара. Другая для Майера, который курил старую, как он сам, пенковую трубку. Третья – для Уоррена с его вонючими сигаретами без фильтра «Кэмел». Двум остальным курение за столом ничуть не мешало, тем более что кондиционеры на яхте были исправны.

Блейк пристально всматривался в лица соратников, словно видел их впервые. А может, потому что, наоборот, в последний раз. Что у них сейчас за душой? Никто из этой компании не был настолько наивен, чтобы лезть друг другу в душу или сотрудничать в бизнесе. В том мире, который они сами для себя создали, ничего подобного не бывает. Более других Корсар хорошо знал лишь Ханса Майера, с которым сблизился ещё в студенческие годы, когда однажды вместе восторженно слушали историческую речь Черчилля.

Всех остальных иерархов членами унии сделал давно покойный директор ЦРУ и великий идеолог холодной войны Дуглас. Тот самый Дуглас, про которого говорили, что попади он случайно в рай, то и там стал бы устраивать заговоры и отстреливать ангелов.

Блейк живо воскресил в памяти сценку в овальном кабинете Белого дома. Тогда, в 1956-м, он, ещё сравнительно молодой, амбициозный, преуспевающий бизнесмен, решил поделиться своими оригинальными идеями относительно создания фонда будущих поколений не с кем-нибудь, а с самим президентом США.

Во время их беседы в кабинете, скромно пристроившись в угловом кресле, присутствовал и Дуглас, который, вмиг оценив стратегическую перспективность планов Корсара, решительно поддержал его идею.

– Уверенно идёт вперёд лишь тот, кто умеет смотреть вперёд, – похлопав по плечу Дэйва, изрёк тогда Дуглас. – Я помогу вам, молодой человек, ибо цели ваши дальновидны и благородны…

Он сдержал своё слово, став первым дуайеном унии иерархов.

Вспоминая сейчас тот эпизод, Блейк терзался сомнениями: смогут ли, а вернее, пожелают ли его нынешние соратники остаться верными идеалам?! Остаться верными именно после того, как сам он отойдёт в мир иной. Хотя насколько они его переживут? Вот ещё в чём вопрос.

Блейк подозрительно посмотрел на четырёх мужчин, которые, в свою очередь, выжидающе изучали его, словно видели впервые. «Что сейчас у каждого из них на уме? – снова и снова всматриваясь в лица соратников, думал Блейк. – Будут ли они искренне, по-человечески сожалеть о нём или же забудут на следующий день, как только его похоронят в семейном склепе? Сотню баксов против одного, что, скорее, все будут рады его уходу. Разве что кроме старины Ханса…»

– Что важнее – быть бессмертным при жизни или после смерти? Ведь мёртвых гораздо больше, чем живых! – неожиданно задал себе вслух странный вопрос Блейк, а следовательно, и всем присутствующим.

Все с нескрываемым изумлением уставились на Корсара. Это была его первая фраза после того, как иерархи расселись по местам.

В ухе Лилии в это мгновение ожил динамик, и она окончательно успокоилась. Слышно отлично.

Больше всего в данный момент Корсара волновал вопрос, как отнесутся иерархи к его предложению касательно внука Данни. По неписаным правилам унии на её заседаниях все решения принимались только единогласно. Причём устно, без каких-либо формальных протоколов, как «джентльменское соглашение». Если же достичь консенсуса при обсуждении какого-либо проекта не удавалось, то решение откладывалось на неопределённое время или же вообще снималось с повестки дня.

Именно такого поворота событий на этот раз и опасался Корсар. Он хорошо понимал, что находится в цейтноте.