Деграданс

«Вот никак не пойму, – Шивцов хмуро ободрал с гамбургера промасленную бумажную обертку. – С чего это Абрамович сеть своих закусочных назвал именем нашего русского богатыря?»

«А ты бы пошел в кафе „Абрамович“?»

Шивцов ухмыльнулся. Кивнул в сторону бассейна:

«А этих будем кормить?»

Пользуясь затишьем, некоторые заложники выбрались из бассейна. Расселись на корточках под окнами, вдоль мраморного бортика. Под каждым натекли лужицы, пол покрывали кровавые отпечатками. А в бассейне среди совсем уж запуганных людей медленно колыхались сброшенные в раствор мертвые экспонаты господина немца фон Хагенса.

«Этих? Кормить?»

Калинин посмотрел на Шивцова:

«Будешь просить жратву у капитана Петунина?»

Неторопливо в руку пластиковый стакан. Рука не дрожала:

«Капитан Петунин только и ждет момента, когда ты начнешь просить. Именно просить. Самое простое. Самое насущное. Не беседы с Богом, не встречи с Христом, а хлеба или воды. Христа он пока зажал, нет у него для тебя Христа, а еще и воды в туалете нет. Вообще никакой нет воды, отключили. Наверное, это личный подарок тебе от капитана Петунина».

«Я не для себя…»

«А вот это и плохо, – понимающе кивнул Калинин. – Для себя, ладно. Для себя, куда там ни шло. А вот, заботясь о заложниках, ты, Витя, начинаешь им сопереживать. Да, да, не лукавь. Раз волнует тебя их кормежка, значит, сочувствуешь. Ну и вот… Попросишь, тебе пришлют еду… Только подсыпят в нее какой-нибудь неизвестной и неприметной дряни. Ты ее не почувствуешь ни по вкусу, ни по запаху. Просто в какой-то момент вырубишься. Ну и, Витя, ты же понимаешь… Чтобы принять еду, придется открывать дверь, или окно хотя бы…»

«Ну и что?»

«А то, что группа захват только этого и ждет».

«Заливаешь, – Шивцов сплюнул. – Дрянь, а не еда. Может, ты сам что подсыпал?»

«Брось. Я тоже ем. Ты выбирал сам. Противная жратва, – Калинин сплюнул. – Я сибирские пельмени люблю. Однажды делал репортаж о большом мясокомбинате, так мне домой два мешка привезли».

«Эй! – крикнул Шивцов. – Кто жрать хочет?»

Человек пять повернули головы, но большинство остались безучастными.

Усмехнувшись, Шивцов бросил недоеденный гамбургер на пол. Против его ожиданий, никто к котлете не кинулся.

«Гордые…»

«Пока…»

«Изменятся?»

«И суток не пройдет».

Калинин перехватил тоскливый взгляд светловолосого парня («Святослав Львович Жуков… Двадцать шесть лет… Безработный…»), подмигнул:

«Верно я говорю?»

Парень, как под гипнозом, поднялся.

Шивцов осторожно положил руку на обрез, но Калинин его остановил.

Парень сделал шаг. Застыл, умоляюще поглядывая на Калинина, будто хотел ему понравиться. Сделал еще шаг, и вдруг быстро, странно гибко, как кошка, нагнулся к обкусанной котлете. В грязной мокрой рубашке, остроносый. Калинин от удовольствия высунул язык, ловя несчастного в объектив.

«Шевелись, блин, а то не дам!»

Светловолосый жадно схватил котлету.

«Давай, давись. Торопись, дурак. Ты же этого хотел!»

Светловолосый осторожно, будто зверь, принюхался.

«Пристрелить его?» – спросил Шивцов.

«Зачем?»

«Противный очень».

«Здесь есть противнее».

«Но те не бросаются на объедки».

«Может, он болен? Может, ему нельзя не есть? Такое бывает. Может, у него ускоренный обмен веществ».

«А воды… Можно?…»

Калинин спрятал мобильник и вопросительно взглянул на Шивцова.

Тот помедлил, но кивнул. Через минуту Калинин появился в зале с двумя полными пластиковыми трехлитровыми бутылями.

«Ты же говорил, воду отключили».

«Это из бухгалтерии. Наверное, поливали цветы».

«А они не того? Не отравятся?»

Калинин не ответил.

«Эй, ты, держи!»

Светловолосый жадно схватил бутыль.

Он ни на кого не оглядывался, ни на кого не смотрел.

Он жадно присосался к тяжелой бутыли, и вдруг как-то ясно всем стало, как сильно они хотят пить.

«С другими поделись, сволочь!»

«Бросай сюда!»

«Женщинам оставь!»

Кто-то выругался. Парень от неожиданности вскрикнул.

С ужасом отступил, уронил бутыль на пол и вдруг упал. На спину, без стона.

Падая, он, кажется, ударился затылком о мраморный бортик бассейна. Судорожно вскинулась и упала рука. Дрожь прошла по вытянувшемуся телу.

«Чего это он?»

«Концы отдал».

«Да с чего вдруг?»

«Какая тебе разница?»

«Разница есть, – недовольно покачал головой Калинин. – Так умирать нельзя. Это неправильная, это бессмысленная смерть, Витя. Такой хоккей нам не нужен. Я даже заснять ничего не успел».

«Еще наснимаешь всякого».

Калинин повернулся к заложникам:

«Врачи, санитары есть? Может, ветеринары?»

Никакого ответа. Люди настороженно переглядывались.

«Врачи, санитары есть? Неужели нет даже ветеринаров?»

В ответ сопение, переглядывание. Кто мог, отодвинулся к стене.

«Вот ты, – указал Калинин на мужчину в кремовой тенниске («Яков Павлович Ямщиков… Тридцать один год… Водитель маршрутного такси…»). – Чего пыхтишь? Иди сюда к нам.

Мужчина нервно провел ладонью по лицу.

То ли краску липкую хотел стереть, то ли нервы ни к черту.

Поднялся на негнущихся ногах. Поднявшись, обернулся. Посмотрел на кого-то, подождал. Непонятно, чего ждал? Поддержки? Улыбки? Совета?