Деградация. Свои люди

– Прощай, Алеша, – прошептала Юля. – Может быть, в другой жизни встретимся, – она отошла, снова бросила на него взгляд, смахнула накатившую слезу, улыбнулась и юркнула в тамбур. За ней в уже поехавший вагон шагнул проводник.

Алексей еще долго стоял на платформе, даже уже после того, как последний вагон состава скрылся из вида, и не понимал свои чувства. Из–за чего у него так на душе скребли кошки? Из–за ссоры с Машей? Или из–за понимания, что, скорее всего, Юлю он больше никогда не увидит? Что изменилось в их отношениях в этот последний день, ведь из–за этой девушки он сейчас испытывал такую тоску и пустоту, что на висящую в дымке ночного московского неба луну выть хотелось… Или это просто страсть, вызванная впечатлением от секса? В постели Юля выглядела гораздо интересней Маши, но оно и понятно. Правда, от этого понимания было скорей противно. А что это значило для Юли? Не ясно совершенно. Но в том, что им не по пути, она была отчего–то уверена. Ее образ так и стоял перед глазами, таким, какой она была в тамбуре за спиной проводника, поджав губки и как–то нервно махая рукой ему в след.

– Ты чего здесь трешься? – неожиданно раздался голос за спиной. Алексей обернулся и увидел двух милиционеров, постарше в звании старшины, и совсем молодого, с двумя лычками на погонах младшего сержанта, вероятно, только пришедшего на службу в милицию после армии.

– А что, тут находиться запрещено? – равнодушно ответил Алексей, приходя в себя, собираясь с мыслями и возвращаясь в реальный мир. Действительно, поезд давно уехал, он один стоит на платформе, это как минимум странно.

– Документы покажи свои. – Сотрудники милиции особо не церемонились. Но Алексея это задело:

– Вежливо, представившись, в соответствии с уставом ППС попросить нельзя? – ответил он, хотя и полез за удостоверением во внутренний карман.

– Самый умный, да? Не хочешь показывать, пошли в контору, понятых позовем, мы тебя сами досмотрим, – ответил старшина практически автоматически, но затем сразу напрягся, сообразив, что иногда перечить милиционерам пытаются всякие умники ссылаясь на приказы руководства, закон «О милиции» и даже Конституцию, а вот про древний, еще с советских времен неизменный устав ППС, где все давно уже написано и разжевано, знает далеко не каждый первый. Скорее тот, кто его хотя бы открывал. Но младшему же видимо не понравилось движение руки Алексея за пазуху, и он потянулся за дубинкой. Точно такой же, какой сегодня его уже пытались ударить. Алексей заметил его движения, усмехнулся и сказал, уже держа в руках удостоверение:

– Мало того, что хамы, так еще и мозгов нет. Читай, – он развернул удостоверение и ткнул его в лицо старшему. Когда–то давно на примере тетки он уже видел, как меняется на глазах человек, понимая, что перед ним внезапно оказался далеко не рядовой гражданин, испытывающий страх перед каждым власть имущим. В этом раскладе он был еще и однозначно выше их по служебной лестнице, потому с издевкой сказал: – А может мне стоит тупо вам морду набить, а?

Не известно, был ли Алексей первым офицером, сделавшим им такое предложение. Теперь оба милиционера выглядели потерянными, просто не понимая, как им дальше себя вести с этим странным коллегой.

– Извините, товарищ старший лейтенант, – осекся сержант, а младший улыбнулся примерно так же, как улыбаются набедокурившие дети. – Вы же понимаете, напряженная обстановка, транспорт, приезжие…

– Да, я все понимаю. Плохо только, что ты мусор, а не мент. И из него тоже мусора делаешь, – сказал Алексей, ткнув пальцем в грудь младшему сержанту. Сегодня Миша Куприянов тоже не заметил особой разницы в формулировках, потому разговаривать дальше с ними, объясняя отличия, желания не было никакого.

Сержант попытался что–то ему возразить, но Алексей уже не слушал, а просто двинулся назад. Обойдя их, он направился к переходу, по которому они пришли с Юлей, вроде бы это была самая короткая дорога на стоянку к машине. Юля это знала точно.

И почему на него вдруг так накатила эта пустота? Как же все же жаль, что она уехала…

 ***

В эту ночь он не спал вообще. Вернувшись домой с вокзала ближе к пяти, Алексей так и просидел до утра на кухне за чашкой кофе и сигаретами, обдумывая события последних суток, принесших столько изменений и событий. У него больше нет подработок, так что придется некоторое время опять существовать на одну зарплату, но пока это его совершенно не волновало; предстояло объясняться с Машей, впрочем, воспринимал он эту перспективу как обязательство, совершенно спокойно, почти равнодушно, не чувствуя за собой вины даже за состоявшуюся измену. На это равнодушие накладывалась огромная моральная усталость и ощущение полнейшей разбитости.