Дегтярев

Многолетняя работа в одиночку в царское время, секретность выполняемых им работ не могли не отразиться на характере Дегтярева. Он привык держать свои мысли в тайне даже от самых близких людей. Работая почти три года над своим карабином, он ни разу и словом никому не обмолвился об этом изобретении до тех пор, пока карабин не был окончательно сделан и отлажен.

Эти закоренелые привычки прошлого оказались столь сильны, что и сейчас, в советской действительности, Дегтярев твердо придерживался их: он обдумывал конструкцию своей машины, ни с кем не делясь своими соображениями.

Как раз в это время Федоров получил за автомат большую премию от Советского правительства. Эту премию Федоров разделил поровну со своим учеником и помощником Василием Дегтяревым, так много и самоотверженно трудившимся над его винтовкой.

На эти деньги Дегтярев купил отдельный домик, а в небольшом сарае около него оборудовал мастерскую. В ней он и начал работу над отдельными частями будущего пулемета.

Об этом времени так вспоминает его ученик, Герой Социалистического Труда конструктор оружия Георгий Семенович Шпагин:

«...Как-то раз Василий Алексеевич пригласил меня к себе домой.

Открываю калитку, вижу: он с топориком что-то мастерит по хозяйству.

— А, Георгий Семенович, здравствуй! Очень хорошо, что пришел. Идем-ка, я тебе какую штуку покажу!

Подводит меня к сараю, открывает двери.

— Гляди!

Гляжу я, а там целая мастерская: ножной токарный станок, небольшой верстачок и ящик с инструментами.

— Это моя домашняя мастерская, — говорит Василий Алексеевич, а сам улыбается: доволен, что огорошил меня.

Я подошел к станку, попробовал, — хорошо идет! Потом стал перебирать и рассматривать инструменты. Из инструментов мне особенно понравился наш русский топор с замечательным березовым топорищем, легкий, удобный, острый, звонкий.

— Можно, Василий Алексеевич, попробовать топорик?

— Отчего же нельзя, пожалуйста!

Я взял дощечку и начал с наслаждением тесать.

Он смотрел, смотрел, да и говорит:

— А ты, Георгий Семенович, никак, и по столярному можешь?

— Могу, плотничал с отцом. Может, помочь по-хозяйству?

— Нет, спасибо, сам управлюсь.

Смотрю на сарай, а у него один бок совсем покосился. «Вот тебе, — думаю, — и работа». Скинул тужурку и давай хозяйничать. Он вначале думал меня отговорить, но, видя, что я вошел в азарт, и сам стал помогать. Дело у нас спорилось, и хоть работы было порядочно, все-таки с сараем управились до темноты.

После пили чай из старинного тульского самовара, и этот чай мне почему-то запомнился на всю жизнь.

Еще до этого вечера я проникся к Василию Алексеевичу каким-то особым уважением за его прекрасное мастерство и хорошее душевное отношение, а этот вечер нас окончательно подружил.

Теперь Василий Алексеевич стал называть меня по-дружески — Семеныч. Он вообще, в силу тульской привычки, людей, к которым относился по-приятельски, называл по отчеству и сокращенно, как бы ласкательно: Прокопыч, Мироныч, Никитич.

Тяжелые условия работы при царском режиме повлияли на характер Дегтярева. Он был очень замкнут и ни с кем никогда не делился своими замыслами. Потом, с годами, его характер сильно изменился, но тогда, в первые годы советской власти, он был именно таким. Мы были с ним дружны, он охотно говорил мне о замеченных им недостатках в тех или иных системах, говорил даже о том, как, по его мнению, от них избавиться, как бы приглашая к этой работе меня, но о том, что думает делать он сам, — ни слова!

Я знал, что дома после работы Василий Алексеевич подолгу работал в своем сарае, что-то мастерил. Я и сам не раз заставал его за станком или верстаком, но он ни разу не рассказывал мне о своей работе. Если я пытался спрашивать, он отшучивался или уверял, что делает разные мелочи по-хозяйству.

В мастерской он тоже часто оставался по вечерам, что-то вытачивал, фрезеровал. Не только я, но и другие слесари догадывались, что он что-то изобретает, но что именно, не могли себе представить...»

Перебирая в памяти различные системы автоматического оружия, Дегтярев старался — уже в который раз! — разобраться в их достоинствах и недостатках, решить, по какой системе разрабатывать задуманный пулемет.

Система подвижного ствола, по которой создавались винтовка и автомат Федорова, многие винтовки Токарева, а также пулеметы Максима, Мадсена, Шоша, казалась Дегтяреву наиболее сложной. В этом его убеждала пятнадцатилетняя работа совместно с Федоровым над созданием многих образцов автоматического оружия.

Система с неподвижным стволом, по которой. был сделан им автоматический карабин, казалась ему проще и надежнее. По этой системе были спроектированы пулеметы Гочкиса, Сент-Этьена, Льюиса.

Изучая эти образцы, Дегтярев находил в них много недостатков, но он видел и пути к их преодолению. Он считал, что восемь лет назад, приступая к разработке автоматического карабина, наметил правильный путь, выбрав систему неподвижного ствола.

И сейчас, приступая к работе над ручным пулеметом, он решил сделать его по тому же принципу.

В своей маленькой мастерской Дегтярев приступил к работе над макетом будущего пулемета.