Видимо, в тот вечер ему удалось это сделать, но через какое-то время палец, в который он кололся, начало раздувать, а еще через небольшой промежуток времени он почернел. Мишку положили в больницу и этот палец ампутировали – у него после укола начала развиваться гангрена. Спустя какое-то время он лишился еще одного пальца на этой же руке по той же причине: повторная попытка уколоться, заражение и гангрена. Потом умер его отец, и Мишка остался в квартире родителей один, страдающий от зависимости.
В те времена процветала индустрия черных брокеров и черных риелторов: эти персонажи находили неблагополучных владельцев квартир, втирались к ним в доверие и через какое-то время оставляли их без жилья. Вот с такими личностями Мишка и связался. Был промежуток времени, когда он «зажил»… ну, как сказать: у него каждое утро была свежая доза героина и деньги, чтобы купить еще и еще. Ребята времени даром не теряли: предложили выкупить его квартиру, рассчитаться с его долгами, взамен предоставив ему жилье с меньшей площадью. Как показало время, они свое слово сдержали: на протяжении семи последующих лет Мишке было обеспечено койко-место в местах не столь отдаленных, и долги были закрыты – все, как и обещали ему сомнительные персонажи.
В один прекрасный день после продажи квартиры Мишку приняли с весом героина. Никто так и не понял, как все произошло, – его видели в районе утром, а к вечеру уже поползли слухи, что его увезли в СИЗО. Так мы и увиделись в следующий раз только спустя семь лет. Когда он вышел, ему, собственно, некуда было идти; я не знаю, где он жил и работал. К тому времени я вышла замуж во второй раз. Мой тогдашний муж занимался строительством, а я работала в городском морге. Как-то раз муж обмолвился, что ему на стройку нужен хороший разнорабочий, чтобы выполнял поручения и был ответственный, – тогда мне и пришла мысль найти Мишку и хоть как-то помочь ему. Узнав у общих друзей, где его найти, мы с мужем отправились туда. Муж с ним поговорил, оставил ему свой контакт, и уже на следующий день Мишка работал у него в бригаде, а спустя еще какое-то время в буквальном смысле слова стал членом нашей семьи.
Они постоянно общались с моим мужем, он ему платил очень хорошие деньги, мотивировал жить и не сдаваться. Мишка воспрял духом, как-то даже посветлел и, как рассказывали общие друзья, начал строить планы на жизнь. Честно, я очень за него радовалась и думала, что у него все наладится. В таком темпе прошло три года, но особых подвижек в сепарации от нашей семьи не было, и в какой-то момент он начал странно себя вести.
У него случались провалы в памяти, качество работы стало заметно хромать, муж начал жаловаться, говоря, что у Мишки пропала мотивация работать, но я уговорила его не прогонять Мишку.
Так мы протянули еще год. Однажды, как сейчас помню, я лежала в больнице: проснулась утром, и мне принесли завтрак, пока я оставалась в постели и фиксировала истории болезней в рабочий ноут – как говорится, совмещала приятное с полезным. Тут раздается звонок от мужа. Я беру трубку, а там молчание. Я спрашиваю: «Что случилось у тебя?» Он молчит, но через несколько секунд все же задает вопрос: «А когда ты выйдешь на работу?» Я ему ответила тогда, что еще ночь проведу в клинике, а далее выйду уже на работу. Потом поинтересовалась, с чем связан его интерес к тому, когда я выйду в морг. И тут он мне рассказывает, что друзья Мишки, позвонив с его телефона, сказали: «Мишка умер, он сегодня на работу не выйдет».
Сказать, что я была в шоке, – не сказать ничего. Буквально за месяц до его смерти я заставила всех сотрудников пройти полный чек-ап организма, и у Мишки на тот момент было все в порядке, за исключением небольших признаков артрита. Меня такая новость очень удивила, и я сама была заинтересована быстрее выйти на работу, чтобы осмотреть его тело и ознакомиться с результатами вскрытия.
Собственно, на следующее утро я уже стояла в холодильнике и смотрела на тело моего друга детства. Слезы катились по щекам.
В те минуты меня отнесло во времена нашего беззаботного детства, когда он дразнил меня на балконе, во времена юности до наркотиков и алкоголя, когда мы играли в догонялки – мальчишки против девчонок, – в школьные времена, когда он меня провожал до дома из школы. Я просто стояла в этом гребаном холодильнике, смотрела на тело своего друга и ревела, орала, испытывала боль, беспомощность, смятение, разочарование. «Я не справилась, я ему не помогла, он умер, я виновата», – крутилось в моей голове.