– Умеешь же ты, цыпленочек, погрузить в ненужные воспоминания и вывернуть душу наизнанку, – и улыбнулась так сладко, что мне захотелось еще спеть. Только для нее – моей любимой Матильды. И поняла, что если сейчас не сбегу куда—нибудь, лопну как мыльный пузырь и некому будет вечером давать концерт.
– Матильдочка, вы тут с синьором Лима выпейте чаю с бисквитами, а я пойду немного прогуляюсь, а то у меня голова кругом – пение, концерт, я сама не своя, – я вдруг откуда—то знала, что пить чай с синьором Лима Матильде нравится почти так же, как слушать мое пение.
– Цыпленочек, далеко не убегай. Да и надолго не убегай.
А я уже бежала, со всех ног, со всех мыслей, которые толпились в моей голове. Я бежала и рыдала изо всех имевшихся у меня сил, а встречный ветер, как заботливый кавалер, вытирал мои слезы и нежно поглаживал по голове. «Ну—ну, цыпленочек, все как—нибудь устроится», – говорил он голосом Матильды.
Я добежала о своего любимого озера, рухнула в траву и отдалась рыданиям. Рыдала я столь же самозабвенно, как радовалась за Матильду с синьором Лима, как боялась вечернего концерта, и как судя по всему жила – с полной отдачей и погружением. Хватило меня минут на пятнадцать, потом мне надоело, да и ситуация яснее не становилась, а вот легче уже стала, зачем же лишнее обезвоживание телу.