Деяние XII

Республика Франция, замок в пригороде Парижа, 21 января 1985

Сахиб сидел в не очень удобном кресле времен Регентства. По привычке заранее получив всю последнюю информацию на собеседника, он знал, что на недавнем аукционе тот заплатил за этот гостиный гарнитур – четыре кресла и две банкетки – почти три миллиона долларов. И это были отнюдь не самые дорогие предметы в замке.

И для хозяина замка – величавого пятидесятилетнего джентльмена в безупречном костюме – суммма в три миллиона была слишком незначительным предметом, чтобы о нём стоило говорить со столь серьёзным собеседником, как президент Клаба. Ибо речь у них шла, ни много, ни мало, о будущем человечества.

– Одним из наиглавнейших препятствий в развитии в наше время является то, что усилия всех секторов цивилизации разобщены и разрозненны. Слишком часто разные партнеры начинают своё дело без достаточных консультаций друг с другом. Результат подобен оркестру, состоящему из талантливых и преданных искусству музыкантов, но играющих разные партитуры: получается не гармония, а какофония.

Речь его была гладка и образна, словно он делал доклад с высокой международной трибуны.

– Эти «музыканты» – правительства государств, гражданское общество и бизнес. Так что же может заставить их играть в гармонии?..

Он сделал паузу, словно ждал ответа от собеседника. На самом деле, конечно, не ждал, да Сахиб и не собирался прерывать речь вельможи.

– Я вам отвечу, – продолжал тот, – тайные общества. Такие, как ваш Клаб. Такие, как моя невидимая держава. Именно они должны играть роль и композиторов, и дирижёров: мы должны готовить для них партитуры и следить, чтобы они с них не сбивались.

«Совсем не похож на азиата, – думал Сахиб, как и всякий раз, когда встречался этим человеком. – Белый джентльмен, белее меня, пожалуй…»

Чистокровный ирландец Сахиб внутренне усмехнулся: сидевший перед ним был отпрыском самого Ричарда Львиное Сердце – по матери. По отцу же – тем, кто он и есть на самом деле: потомком Пророка и наследным монархом двадцатимилионного народа исмаилитов, рассеянного по всему миру.

– От замка аль-Джабаля до этого больше четырех тысяч километров и девятьсот лет. Таков путь моих предков, – говаривал он, и это было красиво и похоже на правду.

Владыка замка Аламут шейх аль-Джабаль девятьсот лет назад утверждал свое могущество с помощью гашиша и кинжалов федаинов. Нынешний имам исмаилитов – прочно интегрированный в мировую элиту бизнесмен, крупный благотворитель, английский аристократ, заводчик элитных лошадей – с усмешкой закрыл кровавые страницы истории. Теперь их, вроде бы, и не вовсе не было, а всё, чем озабочен был имам – накормить, одеть и обучить своих подданных. Он делал это столь успешно, что в каждом исмаилитском доме со стены непременно глядело его породистое улыбающееся лицо.

Но сидевший напротив него юноша с тусклыми светлыми глазами, из-за которых он был похож на печального старика, знал, что ни гашиш, ни кинжалы никуда не делись, и вовсю используются в тайной игре, участником которой был и народ хозяина замка. А Клаб использовал имама, хотя тот был уверен, что в лице Сахиба имеет всего лишь могущественного, но более слабого партнера. Сахиб не собирался разрушать его иллюзии, и обращался с собеседником подчеркнуто уважительно.

– Ваше Высочество, эти мысли исчерпывающи и имеют для всех нас инструктивное значение, – он поклонился. – Я затем и приехал, чтобы получить ваши мудрые наставления.

– Нет веры лучше, чем скромность и терпение, стремление к смирению, честь знания, сила воздержанности, и нет надежнее поддержки, чем совещание.

Имам изящно возвратил поклон.

– Как я уже сказал, в последнее время правление Клаба понесло тяжёлые потери от ударов противника, – плавно сменил тему Сахиб.

Лицо имама омрачилось.

– Я знал этих людей, но и предположить не мог, что они принадлежат к руководству вашей уважаемой организации, пока вы мне не сказали. Это очень тяжёлая потеря для всех нас. Вновь примите мои соболезнования.

– Да, – скорбно потупился Сахиб. – Монсеньор, Милорд, дядюшка Цзи – их никто не заменит.

– Они пали за великое дело, – имам стукнул ладонью по инкрустированной черепаховым панцирем и слоновой костью столешнице туалетного столика Луи XIV.

– Когда все умрут, тогда только кончится Большая игра, – веско ответил Сахиб.

Решив, что торжественная часть беседы закончена, он заговорил в более деловом тоне: