Деяние XII

Конечно, безоглядно верить архивным крысам чекисты не собирались. На втором этапе расследования отдувался капитан, курировавший Союз писателей. Сколько он выпил в кафе Дома писателей водки с полупьяными пролетариями пера, сколько выслушал из их уст всякого рода сплетен, сколько сам высказал смутных обещаний и угроз – всё это знает только он, да, частично, его перетрусившие стукачи. Но оперативная картина стала, наконец, полной. Увы, это так: Началов, будучи не слишком тверёзым и поведясь на провокационные разговоры о вере известного антисоветчика, подпольного писателя и религиозного мракобеса Садовникова, за пару часов создал для «Паствы» крамольный текст, да, кажется, уже и забыл о нем.

И что теперь с этим прикажете делать? То есть, каким таким образом «наказать, чтобы неповадно было»? Неповадно было, скорее, органам, хорошо понимавшим, что арест столь известного писателя страшно ударит по престижу властей. О том, чтобы такую величину посадить за антисоветскую агитацию, вообще речи не было. А пример солженициных и некрасовых отбивал и желание выслать паршивца к чёртовой матери на Запад.

Единственное, что оставалось: профилирование. Душеполезная беседа, то есть. Причем, такая, в которой напрямую не будет сказано ничего, но после которой писатель осознает всю глубину своего падения и полностью разоружится перед Советской властью. А с издателями зловредного альманаха уж разберутся общим порядком.

По правилам, конечно, полагалось вызвать мэтра по какому-нибудь незначительному делу в обком, да и взять его за горло в уютном кабинете. Но с Афгана подполковник Казаков предпочитал неординарные решения, и часто они оправдывались, чему свидетельство – его боевые ордена. Теперь он вновь решил настичь противника в его логове, отправившись на неформальный писательский сабантуй по поводу издания нового романа другого мэтра.

Обо всех этих интригах Руслан через доступные послушникам источники Артели в Большом доме знал практически всё. Просмотрел даже заведенное по факту публикации подрывной статьи дело. Но чёрт ли его понес в этот самый Дом писателя?..

Сабантуй проходил не в Белом зале с окнами на Неву, предназначенном для более серьёзных мероприятий (вроде памятной партийной «проработки» писателя Зощенко), а в «Трюме» – мрачноватом, с панелями морёного дуба ресторане, где над писательскими пьянками загадочно мерцал подсвеченный витраж, изображающий герб Шереметьевых (они же Шереметевы) «Deus conservat omnia» – «Бог всё хранит». Девиз славного рода был здесь сейчас особенно уместен, что отметил слегка поднаторевший в латыни Руслан, скромно стоящий в углу и озирающийся с любопытством.

Такие сборища были ему внове, но по нынешней его легенде, так и должно быть: проник сюда по протекции Ангелочка, что-то пописывающего, и оттого, с благословения Артели, дружившего со вхожими в Дом молодыми дарованиями. Руслан был представлен одному из таковых в качестве юного сибиряка, сынка влиятельного папы, желающего взглянуть на питерских знаменитостей. Его восприняли адекватно: как провинциального мажора в оглушительно дорогом фирменном костюмчике из песочного вельвета. Равнодушно поздоровались и оставили одного, сразу забыв. Что Руслану и было нужно.

Он наблюдал. Кого-то из собравшихся узнал, но большинство было незнакомых. Никак не мог поверить, что эти шумные люди, почти все полупьяные, несдержанные в выражении чувств, и есть писатели. При своем недетском опыте, он сохранял немалую долю школьной наивности, в частности, с пиететом относился к творцам связных фраз, печатающихся в типографии. В любом случае, собрание людей, чьи имена написаны на обложках книг, представлялось ему несколько по-иному. Но год в психушке, а потом год в Обители научили его, по крайней мере, принимать вещи такими, какие они есть.

Тем более что привело его сюда вовсе не желание лицезреть литераторов в их естественной среде.

Подполковник Казаков с супругой явился уже после официальной части (впрочем, это действо, изобилующее двусмысленными речами, исполненными малопонятными посторонним шуточками, официальным назвать было трудно). Все уже не раз подошли к длинному, уставленному бутылками и закусками столу, отчего эмоциональный градус собрания поднялся значительно.

Серафима Тихоновича тот самый капитан-куратор представил, как своего друга и большого поклонника литературы. Он же научал его методам воздействия на столь специфическую личность, какой был проштрафившийся классик. Статус самого капитана в богемной среде был совершенно неясен, но он знал тут всех, и все знали его. Однако, помимо пары завербованных им писателей, никто о его принадлежности к Конторе понятия не имел. А если кто и догадывался, особенно не удивлялся: чекисты были здесь чуть ли ни своими, частенько по-соседски заходя через дорогу выпить недорогого пива.