Руслан иногда гадал, о чём думали артельные вербовщики, привлекая Петю к Игре. С первого взгляда этот мальчик очень мало подходил на роль артельщика. Со второго — ещё меньше. От добродушного выражения светлых глаз до легкомысленной фамилии — все говорило о простоте и незамысловатости паренька из глухой провинции Советской империи. Даже своё настоящее имя не сумел сохранить в тайне. Руслан впервые увидел его в начале года во время массового "малого пострига". Единственный из всех малят, по одиночке вызываемых в келью, он на традиционный вопрос "старшИх" сразу выложил и имя, и фамилию, да ещё дружелюбно протянул руку. От такой святой простоты опешил даже лютый Цыган. Оправился, впрочем, быстро и назначил дурачку аж пятнадцать нагаек, каковые Петя выдержал с безоблачным спокойствием. Правда, встав с одра и одергивая рубаху, выразил откровенное непонимание того, за что его наказали. От этого Цыган озверел вконец и хотел добавить маленку ещё пять — "для понятия". Но тут встрял Руслан, неожиданно пожалевший губошлёпа. Руслан уже имел такой неформальный статус, что игнорировать его заступничество было невозможно. Так что Петя не схлопотал добавочный пяток и с тех пор проникся к Руслану жгучей благодарностью, при каждом удобном случае демонстрируя своё обожание. Руслана это поклонение порядком тяготило, всегда старался отделаться от назойливого юнца. Тем более его бесконечные воспоминания о быте и нравах шахтёрского городка, где Петя рос, могли довести до нервного припадка.
Однако со временем пришло понимаение, что не так уж этот Петя прост. Первый раз Руслан заподозрил это, случайно зайдя в пустой класс и обнаружив там его и Герша, судя по выражению лиц, занятых серьезной беседой. При его появлении оба затихли. Очевидно, скрытый смысл в маленке почуяли и другие послушники. Это произвело негативный эффект — стали подозревать, что он наушничает наставникам. Тем более, как-то слишком часто Петю вызывали к Игумену. Стукачество в Обители не поощрялось, но, как и в любом закрытом иерархическом обществе, имело место. Разоблаченные же стукачи становились среди послушников изгоями — вплоть до перевода их в другую Обитель. Это же грозило и Пете, который пару раз оказался довольно сильно бит на основании одних подозрений. Но, к счастью для него, ни одного очевидного случая осведомленности наставников о послушничьих проказах, про какие он знал, не проявилось. Постепенно враждебность ушла, и к Пете снова стали относиться как к забавному недотёпе.
Руслан был почему-то уверен, что в наушничестве Петя неповинен. Скорее, был склонен думать, что он родственник, может быть, незаконный сын, какого-нибудь знатного артельщика, — да хоть того же Игумена, — о чём, скорее всего, сам не подозревает. Впрочем, у Руслана имелись гораздо более важные дела, чем расследование семейных тайн однокашников.
— Привет, Пёрышко, — рассеяно бросил он и хотел идти дальше. Однако тут в голову ему пришла одна мысль.
— Слушай, — обратился он к юнцу, — ты ведь постоянно мотаешься к Игумену? Зачем?
Лицо Пети помрачнело — похоже, решил, что его снова будут пытать на предмет стукачества.
— Ничего не постоянно, — угрюмо буркнул он. — Он сам меня вызывает зачем-то, расспрашивает, как живу, как учусь. А я ему ничего такого не говорю…
— Да ладно, ладно, — успокоил Руслан. — Я на тебя ничего такого и не думаю. Просто мне надо к Игумену, да так, чтобы вестовому об этом не докладывать. Можешь договориться?
Петя просиял оттого, что в кои веки понадобился своему кумиру.
— Да запросто! — затараторил с азартом. — Он же мне сказал, мол, приходи в любое время, всегда приму. Я прям щас побегу и договорюсь!..
Развернулся и исчез за поворотом коридора, крикнув через плечо:
— Жди здесь!
С первого памятного дня послушничества Руслан не был в кабинете Старшего наставника. Индивидуально с послушниками Игумен общался редко, а у тех столь же редко возникала необходимость приватно пообщаться с главой Обители. В этом случае полагалось доложить о своем желании дежурному вестовому, изложить интересующие вопросы и ждать вызова, который, впрочем, мог и не последовать. Но теперь Петя устроил всё в лучшем виде.
В кабинете ничего не изменилось: та же архаическая мебель и футуристический аппарат на столе. Теперь Руслан знал его название — компьютер, и даже умел им пользоваться.
Он изложил Старшему наставнику свои тревоги, не упомянув, впрочем, разговоры с Гершем и Княжной — решил, что не стоит. Игумен слушал с терпеливо-скорбным выражением на благородном азиатском лице. Весь его вид говорил о том, что ему до смерти скучно внимать несерьезным подозрениям сопливого послушника со второго уровня, но он скрупулезно выполнит свой педагогический долг и разрешит все недоумения мальчика. Правда, когда заговорил, стало понятно, что ничего он особо не разрешит.
— Знаете что… э-э-э… Ставрос, я не думаю, что тревожащие вас вопросы лежат в сфере вашей компетенции…
Руслан вспыхнул, но субординация заставила лишь склонить голову.
Игумен заметил, что юноша обижен и попытался его ободрить.