Деяния ангелов

С моей стороны это, безусловно, было весьма опрометчивым поступком, но все же я не решился отказать в просьбе, пусть и такой необычной. Снял с себя свитер, футболку и юркнул под одеяло. Инга тут же прильнула, обняла и положила голову мне на плечо. Моя рука скользнула ей за спину, а ладонь легла на тонкую талию. Поощренная этим, больная стала пододвигаться еще ближе, и мои пальцы сползли ей на бедро. И только теперь я понял, что она совершенно нагая.

Говорить даже очень красивой женщине, что ты любишь другую и желаешь остаться ей верным, вовсе не трудно, если это правда. Но при условии, что дама, которой ты вещаешь о любви к другой, не лежит голая с тобой в одной постели…

Даже не знаю, чем бы могло закончиться мое пребывание рядом с Ингой, но, к счастью, она почти мгновенно уснула. И мое возбуждение мало-помалу прошло.

Целый час я лежал, не шелохнувшись. Потом не выдержал. Осторожно освободился из объятий Инги, сполз с кровати и, подхватив свою одежду, выскользнул в гостиную. Там оделся и пошлепал на кухню покурить и приготовить себе кофе.

Именно там, к своему ужасу, я окончательно осознал, что женщина, спящая сейчас в другой комнате, притягивает меня к себе, как магнит. И что я должен очень постараться, дабы не переступить в наших отношениях ту зыбкую грань, после которой уже нельзя будет дать задний ход.

Однако потом, выкурив пару сигарет и выпив две чашки крепкого кофе, я осознал и другое. Моя тяга к Инге — всего лишь зов плоти, а тяга к Виве — истинная любовь! Раньше для меня эти понятия были практически неразличимы. Но теперь, испытав доселе неведомое мне чувство к Виве, я могу понять эту разницу. Да, мне и в былые времена доводилось влюбляться, и неоднократно. Вот только моя прежняя любовь не была исполнена столь трепетной радости, трогательной нежности и райского блаженства, как нынче к Виве. Изменить ей — значит, изменить самому себе. А такую измену ничем нельзя оправдать или хотя бы смягчить, такая измена неминуемо приведет к полному опустошению души и безмерному отчаянию.

Инга — шикарная дама, заботливая и симпатизирующая мне. Она, безусловно, заслуживает моего внимания и уважения, всяческих комплиментов и благодарности. Но, тесно общаясь с ней, я ни в коем случае не должен перешагнуть недозволенный рубеж в наших отношениях — не имею права во имя Вивы и себя поддаться минутной страсти, порыву, пагубному влиянию похоти. И сил на это у меня хватит. Я в этом теперь абсолютно уверен!

Мои размышления прервало появление Инги. Она зашла на кухню с ног до головы закутанная в плед.

— Спасибо тебя, Ванечка! — благодарно улыбнулась она. — Кажется, мне немного легче.

— Ты же, наверно, еще ничего не ела! — спохватился я. — Приготовить тебе чего-нибудь вкусненького?

— Нет, — покачала головой Инга. — Кушать совершенно не хочется. Вот чаю я выпила бы с удовольствием…

Я поставил чайник на газовую плиту и поднес спичку к конфорке.

— Ванечка, у меня к тебе просьба, — больная смотрела на мня со смущением. — Я сейчас так слаба… Ты поможешь мне одеться?

Я покорно кивнул.

В спальне я освободил ее тело от пледа и начал одевать. Натягивая шелковые трусики, не удержался — прильнул губами к крутому бедру. Но в следующий момент собрал в кулак всю свою волю и отпрянул. Накинув на плечи растерянной Инги халат, а потом — одеяло, выскочил в гостиную. Женщина проводила меня тяжким вздохом…

И как было после всего этого рассказывать ей о вчерашнем происшествии и своих нелепых подозрениях? Она бы не поняла и, думаю, серьезно обиделась бы.

В дальнейшем, пока я находился в квартире, Инга вела себя сдержанно — никаких двусмысленных намеков и провокационных просьб. Она лишь то и дело горячо благодарила меня за оказанную помощь.

— Как хорошо, что рядом со мной — ты! — говорила Инга. — Что бы я — одинокая и больная — сейчас делала без тебя?

Я пробыл у нее почти до шести часов вечера.

Честно говоря, покидал ее с большой неохотой…

Глава двенадцатая

Позвонила Настя и попросила меня встретиться с Алексеем.

— Что-то он приуныл, Ваня! — пожаловалась она. — Стал хмурым, апатичным, ничем не интересуется, даже футболом. С ним говорю, а он все молчком. Видимо, еще не отошел от потрясения, вызванного своей изменой. Мучает его чувство вины. Ты бы побеседовал с Алешкой, разведал, что у него на душе…

Я отправился к нему на работу.

Увидел его и сразу понял, что Настя ничего не преувеличивает: мой друг действительно сильно изменился. Даже чисто внешне — мертвенно-бледен, не бритый, под глазами — мешки, лицо одутловатое, как после жесточайшего перепоя. Но особенно мне не понравилось моральное состояние Алексея. Он мало говорил, казался сонным и вялым, на вопросы отвечал односложно. «Наверно, переживает за Люсю, тяготится. Понимает же, что поступил нехорошо, оставив ее беременную», — подумалось мне. Однако в разговоре мой друг не обмолвился о своей любовнице ни единым словом. И это озадачило меня.