Действительность

                Робкая надежда умерла во мне в тот момент, когда я понял, что та самая электричка, на которой я прибыл на эту станцию, собственно и была последней. Я закрыл глаза и поднял лицо к небу, позволяя редким снежинкам касаться моего лица, принося освежающую прохладу.

Никого вокруг. До ближайшего городка, думаю, километров десять. Это если напрямик. А напрямик – это не зная дороги через лес по пояс в снегу.  И скоро, повинуясь требованиям инстинкта, я все же попробую преодолеть этот путь, ведь невозможно будет просто сидеть на платформе и покорно ждать, пока холод одолеет меня.

Но сейчас чувствовал какое-то странное смирение. Я был отчасти даже доволен тем, что происходит. Ведь теперь никто не позвонит и не попросит меня что-то сделать, никто не будет тиранить меня по поводу вечной нехватки денег, и больше не придется каждый день заниматься той ненужной ерундой, за которую мне платят зарплату.

Завтра меня еще не хватятся. Жена подумает, что я пошел на работу не заходя домой, а на работе подумают, что я остался дома с женой. Лишь спустя два дня кто-нибудь задумается о том, куда же я пропал, почему вдруг осмелился перестать отдавать свой вечный долг.

Первым, скорее всего, забеспокоится сыночек.

И тут я резко пришел в себя и открыл глаза. Сынок, любимый мой, я не могу с тобой так поступить! У папы прохудилась голова, но если он хоть в чем-то еще уверен, так это в том, насколько сильно он тебя любит. Я должен тебя еще раз увидеть и должен тебе еще хоть что-то сказать. А значит, мне надо как выбираться отсюда.

И у меня в голове появился немного своеобразный план спасения. Я решил найти ночлег. Раз я не могу уехать, то надо найти способ переждать эту ночь, чтобы утром в семь утра уехать домой на первой электричке. И кров я попытаюсь найти в одном из близлежащих дачных поселков. Не бог весть что, но лучшего моя дырявая голова родить была не способна. Посему я подхватил свой рюкзак, что уже был немного припорошен снегом, и быстрым шагом направился к намеченной цели.

Далее, около получаса, я, утопая в снегу, безрезультатно плутал по лесу, покуда луч фонарика, наконец, не выхватил из темноты высокий деревянный забор. Это значило, что я, наконец, набрел на одно из тех дачных сообществ, что окружали станцию. Люди здесь не показывались с самой осени, что подтверждалось хотя бы тем, что на подходах к поселку не было наезженной дороги или хотя бы хоженой тропы.

Я осветил фонариком покосившийся дом, расположенный за ближайшим забором. Но на его покатой крыше не нашлось печной трубы, а значит, мне он не подходил. И я, уже не чувствуя ног от холода, побрел дальше вдоль череды разномастных заборов. Следующие два дачных домика так же не имели труб и в целом не выглядели как место, в котором можно было бы переждать холодную зимнюю ночь. Более того, проходя мимо одного из них, я провалился в какую-то полость в снегу и подвернул ногу. Отчего дальше я с трудом ковылял, опираясь на заборы и часто отдыхая.

И уже в самом конце линии я все-таки обнаружил неказистый домик, над которым возвышалась выложенная из красного кирпича печная труба. Наконец-то!

Я сразу определил для себя, что нельзя будет выбивать окно, ибо дом и так не выглядел теплым, и дополнительно портить его теплоизоляцию не стоило. К счастью, входная дверь оказалась закрыта лишь на небольшой навесной замок, который удалось сбить пятью ударами какой-то деревяшки, найденной здесь же в снегу.

Теперь благополучный исход виделся мне вполне допустимым. Однако сразу согреться не получилось. Еще минут двадцать у меня ушло на то, чтобы, стуча зубами на морозе, раскопать дрова, аккуратно сложенные в поленницу возле дома. К тому моменту у меня уже начало жечь нос и щеки, а поврежденная нога так замерзла, что перестала болеть.

На мою удачу мне удалось довольно быстро растопить печь. Правда, стоит признаться, поначалу я по незнанию забыл открыть дымоход и напустил внутрь дыма, но я быстро понял свою ошибку и сделал все как надо.

Оттаяв и, наконец, почувствовав пальцы на ногах, я вдруг осознал, что очень голоден. И, поставив заполненную снегом эмалированную кастрюлю на огонь, я решил пройтись по дому в поисках съестного.

В старом советском серванте, подле фотографии того писателя, что писал про старика и море, я обнаружил пачку макарон, полкоробки шоколадных конфет и упаковку чая. Макароны были в запечатанном пакете, а значит, их можно было есть без опаски. Шоколад на конфетах побелел и от мороза они затвердели, но при всем этом они все еще были вкусными. Чай слипся комочками, но все же заваривался, пускай и имел явный привкус земли. Так что из прихваченных в припадке бананов и найденных на месте припасов я сумел приготовить вполне себе полноценный ужин.