Действо

– Да, пожалуй, – произнес Якутин со свистящим вздохом, – Я уже говорил вам про вещи – добрые и злые. Но это все, в сущности, ерунда – при умелом обращении они опасны не больше, чем сушильная машина в прачечной. Не забывай об осторожности, и с тобой все будет в порядке. Другое дело те, что населяют живые существа. Они ведь есть в каждом из нас, и большая часть мирно проходит с людьми их срок, а потом отправляется в неведомые дали за порогом. Что там с ними происходит, мы не знаем, но влиять они уже ни на что не могут. Но бывает так, что человеческая жизнь – известное вместилище всевозможный страстей – он кивнул в сторону каннибала, – прерывается на середине, когда впереди вроде бы еще так много времени и столько дел осталось не сделанными.

Эмоции переполняют погибающего, а более всего его мучит сожаление и досада! Чувства эти порой так сильны, что дух его, оторвавшись от бренного тела, не доходит до порога, застревая в неком пространстве между Гранью и миром живым. Оттуда, сверху смотрит он на ныне живущих и пытается, хочет что-то изменить, но не может ибо лишен возможности обращения с материей.

Такие духи мы и называем привидениями – пронизанные печалью тени умерших, они раз за разом пытаются донести до нас то, что их мучит и тревожит, но мы боимся их, бежим от них, скрываемся. А они остаются, замерев между небом и землей в тихой тоске. Люди, которые живут в одном доме с такими призраками страдают от частых депрессий, накатов тоски, что приходит откуда-то извне, и словно бы не их. В самых тяжелых случаях духи входят в близкий контакт с жильцами и те, если не смогут ничего изменить, зачастую, не выдержав наплыва потусторонней грусти, кончают с собой. Такова плата за чужое знание…

– У меня был дом в деревне, – тихо сказал вдруг Поляков.

– Что? – переспросил каннибал.

– Дом. Старый деревенский дом. Мы купили его, когда он пустовал – село было зажиточное, народу много, но никто почему-то не селился в этой избушке. Мои родители купили его, и стали приезжать каждое лето. Я тогда еще был ребенком – лет десять, как тебе Максим, и помню, что в отличие от других своих сверстников никогда не радовался наступлению лета. Они то были счастливы – лето, бесконечная череда солнечных дней, лес, речка, веселые игры… А мне с наступлением тепла всегда становилось не по себе, потому, что я знал – как только солнце войдет в силу, мы переедем в деревню, в этот дом. Наверное, я уже тогда что-то ощущал – радостные мысли приходили в нем крайне редко, я плохо спал, а солнце… даже в самый солнечный день в нем была полутьма. В конце – концов, я приноровился – стал делать вид, что болен простудой, перед самым переездом. Мы оставались в городе… передать не могу, как меня это радовало.

И лишь позже, много лет спустя я узнал, что до нас, в этом доме жил старик – он был нелюдим, сумрачен и редко покидал свое убежище. В селе его не любили и побаивались.

Говорили, была у старика дочь. Совсем давно, лишь самые старожилы ее и помнят. Обычная девчушка, мать ее умерла вот она и жила с отцом. Добрая, хозяйственная – будущая первая невеста на селе. Вот только не пришлось ей повзрослеть. Война разразилась, и в дом их угодила бомба зажигательная. Дом, понятно, дотла сгорел – одни головешки остались. Живых, естественно уже и не искали – какие уж тут живые. А два месяца спустя, шел один деревенский мимо пожарища и слышит – вроде плач какой-то. Он кинулся, руками доски разгреб – видит, дверь в погреб. Он ее отвалил, а там отец – запаршивевший, но живой, лежит стонет.

Отправили в больницу, спасли. Там, про дочь спрашивали – говорит, не знаю, где она, в погребе был, когда бомба упала. А трупов-то в развалинах нет как нет! Ни костей обгорелых, ничего! И главное – погреб был пустой абсолютно. Мужик этот никак на своем жиру эти два месяца просидеть не мог. Помер бы с голодухи, а вот если не один он был…

Короче, так и остался бобылем жить. А к старости забрала его тоска, да и повесился он. В этом самом доме. Так вот.

– И что, – спросил Якутин, – с домом-то?

– А ничего, продали его и дело с концом, – произнес Поляков и замолчал.

Настали тишина. Каждый думал о своем. Дом содрогался под порывами ветра, стучала черепица на крыше, позвякивали стекла, да выл и ярился неумолчный ветер в лабиринтах старых печных труб.

– Значит, не стало девчушки… – медленно произнес Андрей Якутин спустя какое-то время, – жалко. Но странно, что в доме поселился не ее дух, а призрак ее отца. А может быть, их там было двое и ночами они выходили на прогулку на задний двор, она собирала цветы, а он шагал по негнущейся под ногами траве и смотрел на звезды? Или махал улетающим в небо духам сгоревших поленьев? Быть может…

– Ну-ка тихо!!! – крикнул каннибал, – Тихо вы!

– Что? – нервно вопросил максим и обернулся на дверь. Там была пустота.

Мороз прошел у присутствующих по коже. В тот момент, когда Якутин начал говорить свою последнюю фразу к его речи примешался некий новый звук, достаточной тихий, чтобы слова его заглушили. Но он был, и это не было трубами.