Действуй, жена!

— Леша, — подскакивает мама и бежит следом. — Я правда ничего не знала. Но ты должен простить сестер.

— Дурдом какой-то, — отмахиваюсь я, наблюдая, как во двор въезжает Рэндж брата. — У вас ничего не изменится с моей женитьбой, мама, — тихо рычу я. — Как я оплачивал все ваши расходы, так и буду. Не горюй слишком. Еще увидимся, — говорю я сердито и, подхватив два чемодана, свой и Кирин, спешу прочь. — Отвези меня в «Милан», бро, — прошу я Ромку. А дорогой думаю о том, где стояли проклятые камеры. В гостиных, в библиотеке, в моем кабинете, на террасе… Где еще? Чувствую, как меня охватывает дикая ярость. Блин! Блин! Блин! Ничего не подозревая, мы трахались с Кирой в каждой из этих комнат, несли любовный бред, не предназначенный для чужих ушей. Обсуждали… Твою мать! — задыхаюсь от возмущения я. — Поганый Рупор! Мы ведь говорили о нем. Кира звонила сестре! Где все эти записи?

— Где данные с диктофонов? — спрашиваю я у Лехи. — Нужно все уничтожить…

— Файлы переписали на флешку и удалили с Данкиного ноутбука. Но могла какая-то часть остаться где-нибудь в облаке. Но наши безопасники утверждают, что все хранилось на компе.

— Дану уволь из моего штата. Где ее трудовая хранится? Марине скажи, пусть ищет мне нового персонального помощника. Я пока не готов ни с кем из сестер встречаться.

— Не руби с плеча, — бурчит недовольно Ромка. — Может, пока ее на другую должность перевести? Вынудить самой уйти?

— Возьми к себе. Уборщицей, — отмахиваюсь я и, поймав негодующий взгляд брата, замечаю с ехидной усмешкой. — Вот то-то же!

— Данка мстительная, Лех. Тебе гадости делать побоится, а вот Кире насолить может. Я бы пока не трогал, потом найдешь повод или сосватаешь ее более крутому перцу, — мимоходом бросает он и внимательно смотрит на дорогу.

— Нет, — отрезаю я, стукнув себя по колену. — Никого из них рядом быть не должно. Я еще подумаю и, скорее всего, перенесу съемки в Москву, — бросаю упрямо. — Оставаться тут противно! И это близкие люди, Рома! Понаставили камер и продавали обо мне информацию. Суки! Какие же суки!

— Выдыхай, Леха, — рычит мой старший брат. — Изменить место съемок ты, конечно, можешь. Но тогда и меня с собой забери. Тут же все уже обговорено. Губернатор от радости в ладоши хлопает, а мэр спит и видит, как наш город прославится на весь мир. Уже туристические маршруты разрабатывает…

— Да знаю, — отмахиваюсь я. — Здесь снимать придется. Марина все договоры подписала. Если сейчас заднюю включить, такой скандал разразится, мало не покажется. Но домой мы не вернемся. Там нам не место. Мне до сих пор страшно, что еще может всплыть…

— Из-за Киры? — уточнил Ромка, заезжая на парковку гостиницы. — Может, вы в свою квартире поселитесь?

— Нам здесь нравится, — мотаю я головой. — А на Адмиральской нет условий для охраны. Небось, до сих пор фанатки на ступеньках сидят. И там Дана точно нанесет удар. А я не имею права рисковать Кирой, понимаешь? Один раз уже облажался по полной. Третий шанс мне судьба вряд ли предоставит.

Брат косится на меня, но ничего не говорит. Просто помогает мне вытащить чемоданы, ждет, пока крепкий паренек в фирменной куртке поставит наш багаж на золоченую тележку и торжественно вкатит в холл гостиницы, а затем хлопает меня по плечу и бурчит недовольно «бывай, бро!». Я смотрю ему вслед. Высокому широкоплечему мужчине, слишком похожему на меня, и вместе с тем совершенно другому. И внезапно понимаю намерения старшего брата. Ему претит разразившийся в семье скандал, и хочется восстановить статус-кво. Жить как прежде. Приезжать к матери обедать. Подначивать сестер и гордиться знаменитым братом. Но, к сожалению, точка невозврата пройдена. И Ромке придется выбирать, на какой из баррикад сражаться. Вся семья или я. Сохранить нейтралитет не получится. Мама и сестры не позволят.

Я поднимаюсь в номер. И замираю от охватившей паники. Свет горит только в прихожей, а в остальном музее темнота.

«Где моя жена? — думаю я лихорадочно и, отдав несколько сотенных бумажек доставившему багаж парнишке, на всех парах несусь в спальню. И сразу же облегченно вздыхаю. В комнате горит приглушенный свет торшера, а Кира спит, свернувшись калачиком. Я останавливаюсь невдалеке от кровати, изголовье которой чуть прикрыто балдахином. Лицо жены по-детски расслаблено, а на губах блуждает довольная улыбка. Ради этой женщины я вдрызг разругался со всеми родственниками. Даже Ромка — соратник и правая рука — уехал сильно раздосадованным. Он, конечно, примет мою сторону. Наши общие проекты не дадут ему занять другую позицию. Но и НКВД брат не бросит.