- Пусть выйдут в коридор или на кухню и Taw связываются с внешним миром. У Ивана ведь не отдельная квартира, в которой можно сдохнуть со скуки. У него есть соседи! Кажется, даже две или три семьи.
- Сосед - это тот, кто оказался рядом случайно. Друзья и соседи -понятия разные.
Мне стало ясно, что выполнить задание Ивана будет совсем нелегко.
Часто я слышал, как Людмила рассказывала по телефону о комнате «на краю города». Она говорила вполголоса, словно стеснялась, словно боялась, что кто-нибудь из нас услышит.
Я злился! Ну зачем было подчеркивать, что Иван живет так далеко? И что в квартире много соседей? И что до троллейбусной остановки нужно идти пятнадцать минут? А может, кто-нибудь дойдет за десять! Или даже за пять! «Мастер четких линий»! - злился я про себя. - Прямота многое искупает! И так далее… Но если она уж такая прямая, то почему не говорит о дачном воздухе, о реке, о курортном климате? Почему это скрывает? Неужели она не хочет, чтоб Иван переехал? Неужели не ждет?..»
Однажды я полез в ящик Людмилиного стола за бумагой: мне казалось, что письма, написанные на тетрадных листах в клеточку или в линейку, выглядят как домашние сочинения или как контрольные по математике. В ящике были аккуратно сложены в стопку все письма, полученные от Ивана, и на каждом конверте четким Людмилиным почерком были обозначены месяц, число.
Сестра не любит хранить то, что ей не нужно. Она всегда с удовольствием рвет на мелкие клочки старые записи и тетради: «Человечеству это не пригодится!..»
Прогулки отца по двору и бульвару становились длиннее.
Дядя Леня сказал тихо и даже с грустью:
- Заметное улучшение. - А потом добавил: - Но еще долго будет необходим ежедневный врачебный контроль.
Он привык бывать у нас ежедневно.
Один раз я заметил, что у дяди Лени совсем уж грустное настроение. «Может, отец уже выздоровел? - подумал я. - И ему не нужен ежедневный врачебный контроль?»
- Что с обменом? - спросил меня дядя Леня в коридоре, возле самой двери, - Никто не хочет ехать туда, на край города?
- Нет, не хотят! - с досадой ответил я.
- Видишь ли, больше по этому поводу можешь не волноваться.
- Почему? - удивился я.
- Видишь ли… я все продумал… И согласен туда переехать.
- Вы?!
- Ну да, готов обменяться с этим самым молодым человеком, которого ты выдал за двоюродного брата.
- Как это
- Видишь ли, получилось не очень удобно… Мне нужно было оставить памятку: как принимать лекарства, в какой последовательности. Отец попросил меня открыть ящик стола, где лежит бумага. Там я увидел… Случайно, конечно. Как-то неловко вышло… Я вроде бы подглядел. Хотя это не очень существенно… Видишь ли, от двоюродного брата так много писем не получают. И их так бережно не хранят. Но, в общем, это все несущественно. Я согласен отсюда уехать…
Я обрадовался. А потом спохватился и стал отговаривать дядю Леню:
- Мы к вам привыкли!..
Он решительно распахнул дверь и сказал каким-то не своим, твердым голосом:
- Значит, считайте, что я согласен.
Иван и Людмила будут жить прямо под нами, на втором этаже!
- В нашем доме, в нашем доме!.. - весело переиначил отец арию из «Евгения Онегина».
- Мы будем перестукиваться по трубе! - крикнул я.
Мама стала искать тряпкой пыль там, где ее никогда не было. А Людмила начала чертить что-то на своей доске, хотя за пять минут до этого сказала, что весь вечер будет свободна,
- Надо сейчас же написать об этом Ивану! - воскликнул я.
- Напиши, - сказала сестра.
А когда я сел рядом с нею за стол, тихо спросила:
- Сколько ты в этом месяце получил писем?
- Два!
- Значит, два - один в твою пользу.
Я потверже уселся на стуле и гордо огляделся по сторонам. Но мама и отец не слышали Людмилиных слов и не могли понять моей гордости.
А через два дня счет в мою пользу увеличился. Я получил третье письмо от Ивана. Правда, оно было совсем коротким:
«Здравствуй, Ленька! Я прилечу на один день. Есть важное дело! Пока никто не должен знать об этом. Никто, кроме тебя! Ты помнишь, где я живу? Жду тебя двадцатого в три часа дня. Надеюсь, что самолет не опоздает. Мужской уговор: никому ни слова. До скорой встречи! Иван».
12
Больше всего в письме Ивана мне понравились слова «мужской уговор». Я много читал о священных союзах, которые заключали между собой мужчины. Они всегда договаривались кого-то спасти, выручить или преподнести кому-нибудь неожиданный подарок, сюрприз.
«Наверно, Иван тоже решил поразить Людмилу, а может, и маму с отцом чем-то необычайным! И хочет, чтобы я ему в этом помог. Как мужчина мужчине!.. - так рассуждал я в троллейбусе, конечная остановка которого была примерно за километр от Иванова дома. - Иван верит в меня. Знает, на что я способен. Он ни разу не сказал; «Ты ребенок! Не поймешь, не сумеешь, не сможешь!» И никогда так не скажет. Все познается в сравнении! Иван прекрасно помнит самого себя в моем возрасте. Разве он считал себя в те годы ребенком?»