— Бывает, что уголки моего сознания внезапно освещаются, когда я туда не лезу. И вот что-то всплывает, когда я не пытаюсь насильно это достать.
— Вы вспомнили имена?
— Нет, имена для меня пустой звук. Но я расскажу вам, что я вспомнил. Тем летом в лагере был тайный клуб. Из четырех мальчишек: Лев, Паук, Волк, Хорек.
— Я не очень вас понимаю.
— Лев, Паук, Волк, Хорек. Это были их клички. Весь лагерь был исписан этими четырьмя словами. Домики, палатки, деревья, даже мое каноэ. Красной краской из баллончика.
— И вы выяснили, кто были эти мальчишки?
— Нет. Хитрожопые засранцы. Может, другие мальчишки и знали, но я думаю, все их боялись. И никто ничего не рассказывал.
— Вы считаете, эти четыре парня как-то связаны с исчезновением того мальчишки?
— Кто его знает? Ваш визит заставил мои шестеренки крутиться, и вот что всплыло — четыре звериных клички. Я и подумал, что нужно вам позвонить.
— А полицейские, расследовавшие пропажу Скотта Фэллона, проверяли версию с «тайным клубом»?
— Насколько мне известно, нет. Как я уже говорил, ситуация с Фэллоном была для них просто очередным побегом. Ну и потом, тайные клубы для мальчишек — обычное дело. Может, они были правы, и я просто попусту трачу ваше время.
— Никак нет, мистер Блумберг. Все это может мне очень пригодиться. Раз уж мы созвонились, позвольте задать вам еще один вопрос. Вы помните что-нибудь про родителей Скотта Фэллона? Имена, где они жили?
— Ха! Как я могу забыть! Его мать — отца с ней не было, только мать — каждые выходные приезжала в лагерь. Искала. Бродила по лесу. Звала его, даже спустя недели.
— Вы помните имя его матери?
— Кимберли. Кимберли Фэллон.
— А у вас случайно нет ее адреса?
— Есть. Адрес, имейл, номер телефона, все что хочешь. Когда она перестала ездить в Брайтуотер, она стала раз в неделю звонить мне, потом раз в месяц, а сейчас где-то раз в год. А что мне остается делать? Я с ней разговариваю.
Поскольку все эти годы они оставались на связи, у Блумберга в телефоне были все контактные данные матери Фэллона. Гурни записал все в свой телефон, поблагодарил Блумберга и пожелал ему хорошего полета. Кроме того, Гурни записал те четыре прозвища.
Лев. Паук. Волк. Хорек.
Он подумал, что, может быть, сущность каждого из зверей передавала личностные качества мальчиков. Также ему не давала покоя мысль о том, что количество участников тайного клуба имеет какое-то важное значение.
Четыре.
Четверо необузданных мальчишек, которые были в лагере, когда исчез Скотт Фэллон.
А теперь в этом странном деле четыре трупа. И по крайней мере один из них, Стивен Пардоза, в то лето был в лагере «Брайтуотер».
Гурни все еще держал телефон в руке, когда снова раздался звонок.
На этот раз это был Джек Хардвик.
— Хорошие новости. Мой дружок из Тинека сердится куда больше, чем я думал.
— Из-за приказа не лезть в дело Бальзака?
— Из-за того, что он даже не может узнать, кто отдал ему этот приказ. Это его больше всего и взбесило.
— А нам от этого какая-то польза?
— Можно сказать и так. После нашей утренней беседы он еще раз встретился с психотерапевтом, которой Бальзак рассказал про свой стремный сон. Так вот, он уточнил у нее насчет гомосексуального аспекта.
— И?
— Сначала она рассказала, что его сон был полон гомоэротических образов, но это мы и так знали. А потом добавила, что сон очень сильно огорчил Бальзака из-за его негативного отношения к гомосексуалистам.
Гурни улыбнулся. Было приятно видеть, как начинает складывается уголок этого пазла.
— Есть кое-что еще, — добавил Хардвик.
— От психотерапевта?
— От моего дружка, который готов помогать нам во всем, чего на самом деле делать не должен. Он сказал, что за несколько часов до самоубийства Бальзак уволился с работы. Отправил хозяину табачной лавки имейл. «С настоящего момента я отказываюсь от должности управляющего в магазине „Счастье курильщика“. С уважением, Лео Бальзак». Коротко и ясно, да?
— Странный поступок.
— Вот и мой друг-детектив так подумал.
— Он что-нибудь выяснил?
— Ему сказали, что подробности дела его больше не касаются.
— Поскольку за дело взялись мудрые умы сверху?
— Что-то в этом духе.
— Люди на грани самоубийства обычно не тратят время на написание заявлений об увольнении.
— Это точно.
— И обычно люди увольняются по двум причинам. Либо они терпеть не могут свою работу, либо нашли местечко получше.
— Так, и что из этого?
— Может, и ничего. — Гурни задумался. — Если он хотел бросить курить, он мог захотеть уволиться, чтобы быть подальше от сигарет. А с другой стороны, кажется, родители Стивена Пардозы говорили, что он был на пороге новой жизни, что его ждали великие дела и все такое?
— Да, говорили, но я решил, что это все брехня. Типа того, что, если бы наш сынок остался жив, он бы открыл лекарство от рака. Подобная ахинея.