Дейзи Джонс & The Six

Я успел причинить боль Камилле. Бог знает, что это так. Но любовь – это не признание чьего-то совершенства, не приятное времяпрепровождение, радостный смех и занятия любовью. Любовь – это прощение, терпение и вера. А подчас это и внезапный удар под дых. Вот почему так опасно, когда влюбляешься не в того человека. Когда любишь того, кто твоей любви не заслуживает. Ты должен быть с тем, кто заслуживает твоей веры – и сам должен быть тоже достоин чьей-то веры и любви. Это священное правило.

Не выношу людей, которые не дорожат чьей-то верой в себя. Вообще не выношу.

Мы с Камиллой обещали друг другу ставить во главу угла наш брак. Ставить нашу семью на первое место. И мы поклялись в высшей степени доверять друг другу. Знаешь, как ты себя ведешь при столь высоком уровне доверия? Когда тебе говорят: «Я доверяю тебе настолько, что мирюсь с тем, что у тебя есть свои секреты»?

Ты этим дорожишь. Ты постоянно напоминаешь себе, какой ты счастливый человек, что каждый день можешь пользоваться этим доверием. И когда вдруг складываются такие опасные ситуации, что в голове возникает: «Я хочу совершить нечто, что это доверие разрушит», – чем бы это ни было: полюбить ли женщину, которую тебе не стоит любить, или выпить пиво, которое тебе не следует пить, – знаешь, как ты поступишь?

Ты возьмешь ноги в руки и повезешь своих детей с их матерью развлекаться в Диснейленд.

Камилла: Если могло сложиться впечатление, будто мне так легко давалось доверие – к супругу ли, к детям, к любому, кто был мне небезразличен, – или если я сама напускала вид, будто мне это легко… То я производила ложное впечатление. На самом деле это оказалось самым трудным в моей жизни.

Но без этого ведь ничего не будет. Ничего по-настоящему важного и значимого. Вот почему я всегда выбираю веру. Снова и снова, раз за разом. Даже когда мне это выходит боком. И буду держаться ее до последнего своего дня.

Дейзи: Вечером, уже вернувшись домой, я позвонила Симоне. Она была тогда в Нью-Йорке. К тому моменту мы не виделись с ней уже где-то с месяц, а то и больше.

И ведь это был первый за довольно долгое время вечер, что я проводила в полном одиночестве: в смысле, нигде не тусовалась, не пошла ни на какую вечеринку. Я сидела одна в коттедже, и от царящей в нем тишины даже ныло в ушах.

Наконец я позвонила своей единственной близкой подруге и сказала:

– Мне страшно одиноко.

Симона: В ее голосе слышалась такая глубокая, глухая тоска! Что вообще для Дейзи не характерно, поскольку обычно она накачивалась чем-нибудь до бодрячка. Можешь себе представить, в какую невероятную тоску надо впасть, чтобы сидеть такой опущенной на дексисе с кокаином!

И тут я поняла: если бы Дейзи знала, как часто я думаю о ней, она не чувствовала бы себя так одиноко.

Дейзи: Симона мне велела:

– Сделай одолжение, нарисуй мысленно карту мира.

У меня не было ни малейшего настроения что-то рисовать.

– Просто представь, – настойчиво сказала она.

Я послушалась.

– Вот ты сейчас в Лос-Анджелесе, – продолжала она. – И ты – мигающий огонек. Ты меня слышишь?

– Конечно.

– И ты светишься ярче, чем кто бы то ни было. Ты ведь понимаешь, о чем я, да?

– Естественно, – ответила я, просто чтобы ей подыграть.

– А еще: нынче – в Нью-Йорке, в четверг – в Лондоне, на будущей неделе – в Барселоне, – мигает еще один яркий огонек.

– И этот огонек – ты? – поняла я.

– Да, это я. И неважно, где мы в данный момент находимся, неважно, какое это время дня или ночи и какой мрак царит вокруг, мы с тобой – два ярких мигающих огонька, вспыхивающих одновременно. И ни одна из нас никогда не вспыхивает поодиночке.

Грэм: Билли позвонил мне в три часа ночи. Со мною была Карен. И я снял трубку только потому, что решил: если я в три часа ночи не отвечу на внезапный звонок, то где-то кто-то, наверное, умрет.

Даже не поздоровавшись, Билли сказал:

– Не думаю, что из этого что-то получится.

– Ты вообще сейчас о чем? – не понял я.

– Дейзи должна уйти.

– Нет, – возразил я, – Дейзи не надо уходить.

Но Билли продолжал:

– Пожалуйста. Прошу тебя.

– Нет, Билли, – ответил я. – Давай, чувак, возьми себя в руки. Мы ведь уже почти дописали альбом.

И он повесил трубку. Больше мы к этой теме не возвращались.

Камилла: Как-то в середине ночи я услышала, что Билли встал и взялся за телефон. Я была почти уверена, что он разговаривает с Тедди. Впрочем, не совсем уверена.

Я услышала, как он сказал:

– Дейзи должна уйти.

И я все поняла. То есть, естественно, я чувствовала это раньше…

Грэм: Я просто подумал, что он бесится из-за того, что он больше не первая и единственная звезда в альбоме. В смысле, я понимал, что отношения между Билли и Дейзи довольно скользкие и рискованные. Но тогда я считал, что в музыке важна лишь музыка.

Но музыка никогда не посвящается просто музыке. Будь это так, то мы писали бы песни о гитарах. Но мы о них не пишем. Мы сочиняем песни о женщинах.