Deja Vecu [Уже пережитое]

– Ну, ладненько. Я тебе хотела сказать… – я неожиданно прервался, словно запнулся о камень, неаккуратно лежащий посреди предложения.

– Ну, ладненько. Я тебе хотела сказать… – её мать повторила тот же манёвр.

Аня перевела взгляд на меня, безмолвно упрашивая пояснить этот поворот беседы.

– Это там твой папа её отвлёк, – пояснил я без промедления.

– Извини, – вернулась в трубку моя потенциальная тёща. – Папа меня просит побыстрее. Звонка ждёт. Я хотела сказать, что на следующий неделе к нам приедешь. У папы что-то там не получается с деньгами, поэтому тебе придётся пока у нас пожить.

– Хорошо, мам.

– Ну всё, люблю тебя, лепесточек.

– И я тебя, мамуль.

– Целую.

– И я тебя.

Аня медленно опустила телефонный аппарат, и трясущийся рукой продолжила массировать свой висок. Такая реакция у неё была каждый раз, когда она сильно нервничала или сильно задумывалась над чем-нибудь. А задуматься было над чем! Её мать откровенно недолюбливала меня, и пыталась редко перекликаться с моим существованием в этой, да и в любой другой действительности. Наши линии жизни шли по строгой параллели, такой строгой, что железнодорожники должны с нас эталоны снимать. Поэтому подговорить её маму на нелепый розыгрыш я ни как не мог.

– Господи Боже… – Анька подняла на меня взгляд, да такой, что сомнений не могло и быть – сила ШМЯКА наконец раскрылась для неё в полной мере.

За окном опускался снег, рисуя белыми пушинками ритмику блюза. Медленно и меланхолично он никуда не спешил, да и зачем, если каждую из миллиардов снежинок ждало тоже, что и остальных. Только свет фонарей жёлтым мерцаньем выделял некоторых «обречённых», и те кружились ярче остальных.

– И сколько раз? – Аня умудрилась поднять голову, хотя я её к себе прижимал довольно крепко.

– В смысле? – я продолжал смотреть в окно, немного выпячивая подбородок. Но лишь для того, что бы её дыхание ложилась на мою трёхдневную щетину.

– Сколько раз тебе пришлось угадывать программы и телефонный разговор? Сколько раз ты возвращался? – Аня вновь уставилась в кухонное окно.

– Восемнадцать раз.

– Ого! И я всё не верила?

– Нет. Просто я ошибался. А ошибаться здесь нельзя. Эффект не получался.

– Теперь ты человек, который никогда не ошибается.

– Ну что-то типа того, – проговорил я.

– Слушай, – её голос был настолько спокоен и нежен, что его действия на меня можно описать, как транс в апогее покоя. – А ведь ты можешь заново переживать те мгновения, когда нам вот так вот хорошо с тобой. Боже! Да ты можешь такие часы на неделю растягивать.

О да!

– О да!

– Жаль, что я этого не могу делать.

– Ну, ты можешь попробовать…

Анька разжала мои объятья и подошла к столу, где лежала заветная книга. С минуту они смотрели друг на друга, но никто так и не сделал решительных действий.

– Нет, спасибо, – в конце концов сказала та, что повыше. – Мне сейчас не о прошлом надо думать.

– Ты это о родителях?

Аня села за стол, и начала активно массировать себе висок.

– Да уж, дело дрянь, – согласился я с её мыслями. – Но ведь это ненадолго?

– Если у папы проблемы с чем-то, то это надолго.

– Блин!

Жизнь – капризная семидесятилетняя стерва, которая страдает от своего маразматического климакса, и в самый неожиданный момент нет-нет, да и сделает какую-нибудь неподобающую мерзость. Вопросы «Почему я?», «Почему сейчас?» и «За что?» задавать абсолютно бесполезно. Рациональность в составляющие маразма никогда не входила, и, судя по всему, совершенно туда не собирается.

– Хреново.

– Хреново.

Пока меня одолевали гневливые мысли о нашем положении, Аня совершила поистине исторический поступок, который повлиял на обе нашей жизни вместе взятые. В свои действия она не вкладывала ни волевых усилий, ни заработанных за жизнь знаний и навыков. Мне кажется, она даже не поняла, что именно сделала.

Как глупо иногда получается, что обыкновенное, можно сказать неосознанно-механическое действие может повернуть человеческую судьбу на все девяносто градусов, и задать такое немыслимое направление, о котором даже и подумать невозможно. Если представить, что такой принцип «безрассудных нелепостей» лежит в основе эволюций, революций, рождения религий и войн, то становится страшно. Страшно от того, что нами правит элементарное совпадение, а не «высшие силы» или «вселенская мудрость».

Или же всё же случай, это маска Бога?

Ну да Бог с ним, по сути Анька ни сделала ничего сверхъестественного, и сперва это даже не бросилось в глаза. Она просто в раздумьях взяла пульт и, не глядя в сторону телевизора, включила его.

– Обходя Черкасова, Инусов делает пас в сторону Иванова, который принимает на себя мяч, – напал на наш бедный слух телекомментатор, захлёбываясь в собственном речевом ритме.

Решение задачи с квартирой ко мне пришло молниеносной стрелой.

– Сколько у тебя стипендия? – спросил я, подойдя вплотную к экрану.

– Нам не хватит.

– Вместе с моей зарплатой?

– Это очевидно. У тебя ещё сессия на носу. Чем будешь за неё платить?

– Ты футбол любишь?

Аня фыркнула и уставилась на мою спину, которая перекрывала телевизор с очередным «вековым и решающим» футбольным матчем.

– Таимкин, что за допрос, блин?