Декабрь-91; Моя позиция

-- Если бы я сам внутренне не пришел к тому, что надо все менять, я бы работал так, как до меня правили. Как Брежнев -- десять лет можно жить, как император, а после меня -- хоть трава не расти.

-- Эти Ваши слова я помню.

-- А есть ли еще другой случай в истории, чтобы человек, получив власть, сам же ее и отдал?

-- Это-то к Вам и притягивает. Как любая загадка природы.

-- И я предполагал, что все так и будет. Потому что эту систему я знал изнутри. Все-таки я почти десять лет проработал первым секретарем крайкома партии. Мне говорят, касаясь путча: "Горбачев что-то скрывает". А я и не собираюсь все рассказывать.

-- Да-да, Вы эту загадочную фразу повторили несколько раз.

-- И все думают: да что же он знает такого?

-- А что все-таки?

-- Систему! Систему, которую изучил изнутри.

Да, я знал эту систему, в которой партийная машина сплелась с КГБ, с правительством, с другими органами государственной власти. И должен был действовать исходя из этого. Жил ли во мне страх перед КГБ? Нет, страха не было. Если бы я их боялся, то ничего не смог бы сделать. Но я знал их силу! И то, что теперь могу сказать, тогда, раньше, сказать бы не мог. Я должен был их переиграть.

Нигде в истории тоталитарные, диктаторские режимы не опирались на тоталитарную собственность. Только у нас! Все остальные существовали при частной собственности, а это уже совсем другое. Поэтому и задача, которая встала перед нами, была абсолютно новая.

А еще страна -- многонациональная, отягощенная множеством проблем. Плюс страна огромная. Плюс еще подавление инакомыслия (но это уже характерно для всех тоталитарных режимов) и политическая монополия на идеи. Все это надо было реформировать. Можно ли было так просто прийти к демократии, используя лишь один рычаг -- гласность, слово, а не силу?

Я задал своему собеседнику этот вопрос, и у нас последовал такой диалог.

-- Может быть, -- сказал Щекочихин, -- наш путь от тоталитарного режима к демократии лежит через тоталитарный режим?

-- Возможно, авторитарный, -- возразил я.

-- Как в Грузии?

-- Там, я считаю, аномалия. На пятом съезде народных депутатов я подошел к депутации Грузии и спросил, что же у них там происходит. Мне ответили "Михаил Сергеевич, не вмешивайтесь. А то и вас испачкают грязью... Мы сами разберемся". Я считаю, там тяжело. Эта ситуация ненормальная для грузинского народа -- умного, талантливого, демократичного... Я все время вспоминаю Мераба Мамардаш-вили, с которым мы не только учились вместе, но и ходили в одну комнату в общежитии, где жили наши будущие жены. Мераб -- это величина не только в философии. Это был человек нравственный.

Тут Щекочихин рассказал, что незадолго до того к ним в редакцию пришел грузинский парнишка, студент, которого в Тбилиси выгнали из института за митинг, организованный в память Мераба. Меня поразил этот факт. (Последующие события в Грузии показали, насколько далеко там зашло дело.) Хочу подчеркнуть: с самого начала я стремился удержать процесс преобразований в мирном, демократическом, конституционном русле.

-- В мой замысел входило, -- говорил я, -- чтобы впервые за всю многовековую историю страны поворотный этап пройти без крови.

-- Но крови-то много и сейчас!

-- Знаете, я вам прямо скажу, до большой крови еще не дошло.

-- А может дойти?

-- Надо все сделать, чтобы не дошло. Поэтому моя задача -- продвигать демократические процессы, и самое главное, чтобы в эти процессы включился народ. Да, сегодня трудно с одним, с другим, с третьим, но нельзя потерять то, к чему мы так долго рвались и не могли прорваться. То есть к этому кислороду, к духовной свободе, к политической свободе -- тому, с чего начинается по-настоящему человек. К той атмосфере, когда воплощаются в жизнь ценности, принципы, при которых человек реализует себя как личность. Да, нужен порядок, но не тот порядок, которого хотели гэкачеписты. Нет, люди уже не хотят расстаться с тем, что обрели.

-- Хотя, конечно, ностальгия сейчас колоссальная по прошлому. То ли от усталости, то ли от совершенно пустых полок в магазинах.

-- И от того и от другого. В Иркутске я увидел, что запас терпения у людей кончается. И тем не менее я чувствовал движение их душ, видел, что люди осознают весь груз ответственности, который лег на плечи президента. Мы были заряжены на перемены