Первая дверь вела в небольшую комнатку с кучей труб, отопительными вентилями и прочими неизвестными Жанне штуками ― именно там сотрудники обустроили курилку, поставив туда несколько кресел. Обычно в этой комнате можно было топор вешать: к ним приходили курить врачи из соседних отделений, полицейские, приезжая за документами, не упускали шанс почесать там языки, да и своих курильщиков хватало. Все остальные двери были для нее неизведанными.
Цокая каблуками по кафельному полу, девушка пошла вглубь коридора, прижимая к себе пушистый плед. На дверях были вывески: «секционный зал», «душевая», «помещение для хранения трупов». Оно. Жанна поежилась, потом несмело отворила дверь и вошла внутрь. Нащупав выключатель, она включила холодные голубые лампы и увидела серебристого цвета холодильные камеры, занимавшие всю стену. Она хотела было оставить плед на столе, но потом посмотрела на холодильники и подумала о тех людях, которые там лежат. Каждому из них не помешал бы плед или просто щепотка заботы от близких. Наверное, будет неправильно, если она не выполнит обещанное.
На столе лежала тетрадь с фамилиями и номерами. К счастью, Жанна отлично умела читать медицинские каракули. Она постоянно печатала акты, а данные приходилось брать из медкарт. У санитара Коли почерк был не самый ужасный, и она быстро нашла то, что искала.
Немного замешкавшись с замком, она открыла нужную дверцу и выкатила платформу с телом. Выглядело оно не лучшим образом и было больше похоже на мумию, чем на женщину пятидесяти лет. Жанна знала из разговоров с Колей, что это все рак, он практически сжирает человека. Девушка подумала, что даже рада, что для Олеси Викторовны Никитенко все наконец-то закончилось.
Вскрытия еще не было, так что на женщине была та же одежда, в которой ее привезли из дома ― сорочка и тонкий халат. Да, пожалуй, плед ей и в самом деле не помешает, подумала Жанна и заботливо укрыла тело.
Потом она закатила Никитенко обратно и тщательно закрыла дверцу. Выходя из комнаты, она помедлила. Затем обернулась и сказала:
– Ну, с Наступающим, ребята.
Она поднялась наверх сказать мужчине о том, что его просьба выполнена. Но второй этаж уже был пуст. Жанна посмотрела на часы, украшенные мишурой: 16:12. Можно закрываться и идти домой. Выключив компьютер, она достала из-под стола свою сумку, а потом ее взгляд упал на лоток для входящих бумаг. Он совершенно точно был пуст, когда она выходила из приемной в прошлый раз. Сейчас там лежал чистый лист. Жанна взяла его, и у нее округлились глаза: под листом лежали три пятитысячные купюры и записка: «Спасибо вам за вашу доброту. С Новым годом!»
Жанна рефлекторно огляделась. Свидетелей не было. Она села на стул и уставилась на деньги. Бывало, конечно, что ее благодарили шоколадкой или даже коробкой конфет. Иногда им присылали пироги и торты ― в благодарность или чтобы помянуть умерших. Но сейчас перед ней лежала ее месячная зарплата. И она понятия не имела, что ей с этим делать. Хорошо, что она не обманула этого человека и выполнила его просьбу. И все же… Девушка решила, что надо, наконец, добраться до курилки и хорошенько подумать. Она накрыла деньги листом бумаги, оставив все так, как было, и снова спустилась на первый этаж. Закрыла дверь, ведущую на улицу ― посетителей можно больше не принимать.
В глубоких раздумьях Жанна зашла в курилку, не обратив внимание, что в комнате горит свет. Не глядя плюхнулась на свое любимое кресло прямо за дверью и тут же вскочила закричав. На ее месте уже кто-то сидел. Мгновение спустя раздался знакомый хохот.
– Морозов, ты дебил?!
– Да что я сделал-то? Сижу тут, никого не трогаю. Я ж не виноват, что ты не смотришь, куда садишься.
Жанна раздраженно на него зыркнула и села рядом. Достав из кармана айкос, вставила в него стик и нажала кнопку.
– Ты чего тут делаешь вообще? Жена из дома выгнала? ― затянувшись, внешне она успокоилась, но сердце все еще бешено стучало.
Олег Морозов ― опер, которого она хорошо знала. Сейчас знала. А когда он появился в приемной впервые, она испугалась его до жути. У него был очень суровый вид. Он сел напротив ее рабочего места и начал допрос. Где она работала раньше, как попала сюда, где живет, нет ли судимостей. Потом спросил, как ее зовут. И получив ответ, внезапно снял шапку и улыбнулся до ушей:
– А меня ― Олежка.
И вот такие качели были его обычной манерой общения. Ее всегда бесили его шуточки и тупые розыгрыши. Однажды он на пару со своим коллегой подсунул ей в сумочку пистолет, пока она отлучилась из приемной, а потом попросил показать ее права. Она полезла в сумку и обнаружила там ствол. И парни-полицейские начали оформлять протокол правонарушения. Жанна тогда еще не знала, с кем имеет дело, и испугалась не на шутку. Сейчас она уже привыкла к его закидонам. А что, если деньги наверху ― всего лишь очередной его дурацкий розыгрыш?
– Каждый год, тридцать первого декабря моя воображаемая жена выгоняет меня из воображаемого дома. Традиция у нас такая, ― Морозов заржал. А Жанна вдруг поймала себя на мысли, что она до сих пор не знала, что он холост.