Декабристки. Тысячи верст до любви

«Нечего плохо о них думать, нечего!» – еще раз одернула себя Анненкова и напомнила себе, что, если бы другие жены ссыльных были такими беспомощными неженками, какими они порой казались ей, никого из них точно не было бы в Чите. Неженки остались бы в столице, и среди жен сосланных в Сибирь мятежников были такие, кто остался и кому даже в голову не пришло, что можно куда-то уехать из своих загородных имений и особняков в центре города. Елизавета Нарышкина, выехавшая позже остальных, рассказывала о тех, кто остался, и называла их имена, но Прасковья не запомнила, как их звали. Это было ей совсем неинтересно.

«А Елизавета с Александрой – молодцы! Как и Мария с Екатериной, как мадам Давыдова и остальные… И готовить мясо они еще научатся!» – принялась старательно убеждать себя француженка. Ей вспомнилось, как сама она в первые дни жизни в Чите с ужасом думала о том, что никогда не сможет самостоятельно зарезать курицу, и поначалу просила об этом то кого-нибудь из живших неподалеку крестьян, то приходивших к ней торгующих разными вещами якутов. Но потом ей просто стало стыдно за свое неумение делать все самой и полагаться на чужих людей. Кур и цыплят было жалко, но из-за голодающего в остроге Жана, к тому времени уже ставшего ее законным супругом, который постоянно болел от тюремной баланды, молодая женщина переживала сильнее, чем из-за птиц. А спустя еще некоторое время Прасковья начала гордиться тем, что переломила свой страх и жалость к птицам. Теперь же она пыталась уверить себя, что рано или поздно оказавшиеся вместе с ней в Чите бывшие знатные дамы тоже смогут преодолеть себя и перестанут брезговать приготовлением мяса или курицы.

Но пока две из этих излишне возвышенных дам что-то не спешили возвращаться обратно в кухню. Анненкова быстро разрезала курицу на куски и бросила их в чугунный горшок, сложила в глиняную миску, накрыла крышкой куриные потроха и тщательно вытерла со стола кровь. Все, теперь можно было позвать Александру с Елизаветой и закончить урок приготовления щей без нервных вскрикиваний и обмороков.

Прасковья Егоровна вышла из кухни и подошла к распахнутой двери комнаты, в которой хранились выросшие на ее огороде овощи. Из этой комнаты доносились тихие голоса Нарышкиной и Муравьевой, которые, как показалось хозяйке, о чем-то спорили. Анненкова заглянула в комнату, и соседки, вздрогнув при виде ее, виновато замолчали.

– С мясом я все закончила, идемте дальше готовить, – улыбнулась им Прасковья.

– Конечно, мы уже идем! – засуетилась Александра, на лице которой отразилось явное облегчение.

– Мы тут просто думали, что взять, – принялась оправдываться Елизавета. – У вас тут все кочаны такие огромные, их надо на части рубить, а то ведь не дотащим…

В этом Нарышкина была права. Кочаны капусты, которыми была наполовину завалена маленькая комната в доме Прасковьи Егоровны, действительно поражали своими размерами. Самые крупные с трудом можно было обхватить двумя руками, и поднять их в одиночку вряд ли было под силу даже привычным таскать тяжести крестьянским женщинам. Остальные овощи, сваленные кучами на расстеленных на полу рогожах, тоже были значительно больше обычных, и гости Анненковой посматривали на них с некоторым подозрением, как будто сомневаясь, что все эти огромные картофелины, репы и морковки – настоящие. Прасковья, уже не первый раз сталкивавшаяся с удивлением своих друзей при виде выращенных ею плодов, с гордостью улыбнулась:

– Я сейчас нож принесу, и мы кусок от кочана отрежем. Иначе действительно никак. Вы бы видели, как мы с Сергеем эту капусту сюда затаскивали – ее пришлось на тачке в дом завозить!

Вспомнив, как они с выделенным ей в помощники местным солдатом перетаскивали созревшие овощи в дом, Анненкова совсем развеселилась, и все неприятные мысли о подругах-неженках окончательно улетучились у нее из головы. Она сбегала в кухню за увесистым тесаком и с легкостью отрубила у лежавшего ближе всего к двери кочана капусты большой кусок. Муравьева и Нарышкина вновь посмотрели на нее с уважением и даже некоторым страхом.

– Лиз, возьмите картошку, штуки три или лучше четыре, – распорядилась она, поднимая отрубленный капустный ломоть. – А вы, Александрина, берите вон ту длинную морковку. И тесак прихватите, пожалуйста!

Нагруженные овощами, женщины вернулись в кухню, и урок по приготовлению супа продолжился. Стремясь вновь улучшить свою пошатнувшуюся в глазах Прасковьи репутацию, ее гостьи старались изо всех сил. Муравьева принялась крошить на столе капусту, а Нарышкина – чистить картошку и морковь, уже как будто бы не особо переживая из-за того, что ее руки опять стали грязными. Получалось у обеих бывших дворянок совсем неплохо, и Анненкова, наблюдая за их работой, не скупилась на похвалу. Вскоре щи уже кипели в трех больших глиняных горшках на плите, а три женщины уселись на грубо сколоченную лавку у стены, чтобы немного отдохнуть.

– Запомнили, в каком порядке надо бросать в бульон овощи? – спросила Прасковья. Ее ученицы дружно закивали.