Декабристы. Актуальные направления исследований

Важно отметить, что Фаленберг в своих воспоминаниях специально подчеркивал, что в ходе допросов на следствии он не назвал Шлегеля, который, по словам мемуариста, первым сообщил ему о том, что заговор преследовал цель в том числе цареубийства. Эти сведения были почерпнуты Шлегелем, по уверению Фаленберга, из официального печатного объявления[1086].

Казалось бы, последнее обстоятельство должно было исключить все возможные подозрения в отношении Шлегеля со стороны следствия, если бы его имя прозвучало в показаниях Фаленберга, и создать ему определенное «алиби» от подозрений в знании сокровенных замыслов заговорщиков. Но, по всей видимости, умалчивая о причастности Шлегеля к тайному союзу, мемуарист имел в виду и другие обстоятельства, связывавшие его (как и других членов Южного общества в Тульчине) с доктором. Эти отношения и обстоятельства он предпочел не раскрывать в период следствия, упомянув о данном факте в своих воспоминаниях.

В данном случае исследователь имеет дело с фигурами умолчания, явными следами сокрытия реальных обстоятельств в отношении лиц, причастных к заговору, о которых на следствии члены тайного общества предпочитали совершенно умалчивать. Вероятно, Фаленберг даже в своих воспоминаниях не решился на полную откровенность, на раскрытие оставшихся в тайне обстоятельств, касающихся связей Шлегеля с декабристской конспирацией.

Следует подчеркнуть, что мемуарное свидетельство Фаленберга обладает высокой степенью достоверности. Доверительному характеру его отношений со Шлегелем способствовала не только длительная совместная служба при Главном штабе 2-й армии, но и принадлежность обоих к военным чиновникам немецкого происхождения. Более того, оба – и Шлегель, и Фаленберг – родились в Риге (Фаленберг – на четыре года позднее) и могли иметь много точек соприкосновения. Очевидно, на их сближение немалое влияние оказало лечение, которым пользовалась от доктора Шлегеля жена Фаленберга.

Доктор Шлегель отнесен к числу членов Южного общества исследователем, внимательным к деталям такого рода, – М. В. Нечкиной. Историк сопроводила фамилию Шлегеля формулировками «член организации», «член тайного общества»[1087]. Вероятнее всего, применяя такие характеристики, М. В. Нечкина основывалась на разобранных выше показаниях Н. А. Крюкова и воспоминаниях П. И. Фаленберга.

Кроме мемуарных свидетельств Фаленберга имеется еще косвенное указание в воспоминаниях Н. В. Басаргина.

В составе «молодого общества» «серьезного направления», возникшего при штабе 2-й армии и служившего кадровым источником для Тульчинской управы Южного общества, упомянутого выше Тульчинского офицерского кружка, в одном ряду с офицерами, собиравшимися вместе и обсуждавшими интересующие их политические вопросы, Басаргин называет двух военных докторов, входивших в этот кружок, а именно Вольфа и Шлегеля[1088].

Дружеская связь Шлегеля с Н. В. Басаргиным также не вызывает сомнений: Шлегель лечил заболевшую жену Н. В. Басаргина и, помимо всего прочего, по утверждению мемуариста, доставил тому заграничный паспорт, когда над ним нависла явная угроза ареста[1089].

В этом контексте нельзя не отметить еще ряд обстоятельств, красноречиво говорящих об отношениях, которые связывали доктора Шлегеля и участников декабристского общества.

Известно, что именно Шлегель был допущен к заболевшему П. И. Пестелю, в период его заключения в Тульчине (с 13 по 27 декабря 1825 г.). Таким образом, Шлегель, наряду с С. Г. Волконским, были практически единственными участниками «сообщества вольнодумцев» при Главной квартире 2-й армии, которые имели возможность разговаривать с лидером заговора после его ареста и, таким образом, выступать в роли связующего звена между ним и остававшимися на свободе заговорщиками[1090].

Весной 1826 г. Шлегель освидетельствовал члена Южного общества майора А. Мартынова, у которого некоторое время хранилась «Русская Правда». Когда поступило распоряжение об отправке Мартынова в Петербург, Шлегель признал это невозможным из-за его болезни. Принятое доктором решение, по существу, позволило избежать этому участнику декабристского союза привлечения к главному следственному процессу и определило в последующем мягкий характер наказания[1091].

По нашему мнению, приведенные документальные данные и основанные на них соображения позволяют отнести Шлегеля если не к достоверно установленным членам Южного общества, то к предположительным его участникам и, по крайней мере, считать его лицом, входившим в ближайшее декабристское окружение (в составе Тульчинского сообщества «вольнодумцев»).

Если он и не был принят в тайное общество в течение 2-й половины ноября – декабря 1825 г. (а о намеченном приеме Шлегеля А. П. Барятинский сообщал Пестелю в ноябре 1825 г.), то, во всяком случае, знал о его существовании. Иначе трудно интерпретировать данные об охватившем Шлегеля серьезнейшем беспокойстве после начавшихся арестов в Тульчине, переданные в воспоминаниях П. И. Фаленберга.