Декабристы и русское общество 1814–1825 гг.

Можно предположить, что Трубецкой исказил форму высказывания, сделав его парадоксальным (блаженство и революция – понятия несовместимые) и одновременно наполнив своим внутренним несогласием. Однако сама идея Пестеля о целесообразности якобинской диктатуры не должна вызывать сомнений. В ходе дебатов в 1817 г. он вполне мог привести якобинцев в качестве положительного примера. Поэтому следует полностью согласиться с Е. Л. Рудницкой, утверждающей, что «недвусмысленная приверженность Пестеля к якобинским методам утверждения государственного и социального правопорядка сопровождалась сосредоточенными раздумьями над принципами будущей Российской государственности»[452].

Не только Пестелю, но и некоторым другим декабристам правительственный террор казался неизбежной в тогдашних условиях Франции мерой. Другой член Союза Спасения, М. С. Лунин, спустя много лет будет возлагать ответственность за якобинский террор на верхи французского общества, включая и королевскую семью, «предавших дело своей страны». Если бы в самом начале революции знать применила «немного картечи и несколько ударов палкой», то это предотвратило бы «потоки крови, пролитые топором террористов»[453]. Близкий к Пестелю декабрист А. В. Поджио вполне определенно оправдывал якобинский террор враждебными действиями по отношению к Французской революции сторонников старого режима и европейских государств: «Конвент должен подавить внутреннего и внешнего врага! Эшафот против первого; 14 армий против другого!»[454].

Мысли Пестеля о якобинской диктатуре, высказанные им в 1817 г., в дальнейшем переросли в проект временного революционного правительства в России на период, отделяющий государственный переворот от введения конституционного правления. Поэтому вряд ли прав С. С. Ланда, утверждавший, что «замышляемое Пестелем революционное правление преследовало едва ли не противоположную цель». При этом цель временного правительства Пестеля исследователь определяет совершенно правильно: «предупредить “ужасы” народной революции, не дать ей развернуться, не допустить народные массы к революционной деятельности и в то же время решительно подавить сопротивление реакционных сил дворянства в ходе проведения революционных преобразований». Однако, характеризуя якобинскую диктатуру, Ланда ограничивается ленинским положением о Конвенте как о «диктатуре низов, т. е. самых низших слоев городской и сельской бедноты»[455]. Приведенная цитата из классика марксизма призвана заменить многочисленные факты, доказывающие, что именно социальные низы больше всего пострадали от якобинского террора и что цели, которые он преследовал, практически не отличались от целей задуманного Пестелем временного правительства.

На следствии Пестель показывал: «Ужасныя произшествия бывшия во франции вовремя Революции заставили меня искать средство к избежанию подобных, и сие то произвело во мне в последствии мысль о Временном Правлении и о его Необходимости, и всегдашния мои толки о всевозможном предупреждении всякаго междоусобия»[456]. Эта же мысль несколько по-иному была высказана Пестелем в «Русской правде»: «Все произшествия в Европе в последнем полустолетии случившияся доказывают, что Народы, возмечтавшие о возможности внезапных Действий и отвергнувшия постепенность в ходе Государственнаго Преобразования, впали в ужаснейшия бедствия и вновь покорены игу самовластия и Беззакония»[457]. Под «ужасными происшествиями» и «ужаснейшими бедствиями» Пестель понимает не якобинскую диктатуру, а то, чему она противостояла: интервенцию, гражданскую войну, движение санкюлотов и т. д. Отчасти сюда можно отнести и правительственный террор, который, однако, ни в коей мере не охватывал всей деятельности якобинского правительства и который по мере его расширения становился все менее и менее управляемым. Причины, ввергнувшие Францию во все эти бедствия, заключались, по мысли Пестеля, в отсутствии переходного этапа между уничтожением абсолютизма и введением конституции. Преждевременное провозглашение «Декларации прав человека и гражданина» усыпило бдительность правительства и только сыграло на руку внутренним врагам революции. Установленная летом 1793 г. якобинская диктатура стала спасительной, хотя и запоздалой мерой, поэтому в итоге опять восстановлено «иго самовластия и Беззакония», т. е. Реставрация.