Декабристы рассказывают...

Царь нервничает. Враги повержены. Ничто скажет об этом история? В этот же день Николай пишет письмо матери, пытаясь оправдаться перед самим собой, а может быть, и перед потомками:

«Ужасный день настал, милая матушка, и, согласно вашего приказания, я сообщаю вам о происшедшем. Сегодня я получил доклад Верховного суда, составленный кратко, и он дал мне возможность, кроме пяти человек, воспользоваться данным мне правом немного убавить степень наказания. Я отстраняю от себя всякий смертный приговор, а участь пяти наиболее жалких предоставляю решению суда. Эти пять следующие: Пестель, Рылеев, Каховский, Сергей Муравьев и Бестужев-Рюмин; 24 приговорены к вечной каторге вместо смертной казни. В числе этих находятся: Трубецкой, Оболенский, Волконский, Щепин-Ростовский и им подобные.

Я провел тяжелые сутки, и, проходя через покои нашего ангела[28], я себе сказал, что за него мне приходится исполнять этот ужасный долг и что всемогущий в своей милости избавил его от этих мучений…»

12 июля Верховный уголовный суд собирается в Сенате; помолились и отправляются через Неву, в крепость, в сопровождении двух жандармских эскадронов. В комендантском доме — столы, накрытые красным сукном и расставленные покоем; за ними митрополит, члены Государственного совета, генералы, сенаторы в красных мундирах, министр юстиции в андреевской ленте.

Все казематы открываются, и заключенных ведут через задний двор и заднее крыльцо в дом коменданта.

ВЛАДИМИР ШТЕЙНГЕЛЬ

«Такое, для большей части разобщенных узников свидание произвело самое сильное, радостное впечатление Обнимались, целовались, как воскресшие, спрашивая друг друга: «Что это значит?» Знавшие объясняли, что будут объявлять сентенцию. «Как, разве нас судили?» — «Уже судили!» — был ответ. Но первое впечатление так преобладало, что этим никто так сильно не поразился. Все видели, по крайней мере, конец мучительному заточению…

Потом начали вводить одними дверьми в присутствие и, по прочтении сентенции, и конфирмации обер-секретарем, выпускали в другие. Тут в ближайшей комнате стояли священник, протоиерей Петр Мысловский, общий увещатель и духовник; с ним лекарь и два цирюльника с препаратами кровопускания. Их человеколюбивой помощи ни для кого не потребовалось: все были выше понесенного удара. Во время прочтения сентенции в членах Верховного суда не было заметно никакого сострадания, одно любопытство. Некоторые с искривлением лорнетовали и вообще смотрели как на зверей. Легко понять, какое чувство возбуждалось этим в осужденных. Один, именно подполковник Лунин, многих этих господ знавший близко, крутя усы, громко усмехнулся, когда прочли осуждение на 20 лет в каторжную работу. По объявлении сентенции всех развели уже по другим казематам».

НИКОЛАЙ ЛОРЕР

«Я заметил почтенную седую голову H. С. Мордвинова. Он был грустен, и белый платок лежал у него на коленях».

ИВАН ЯКУШКИН

«Матвей был мрачен; он предчувствовал, что ожидало его брата. Кроме Матвея, никто не был мрачен».

Пятерых уже отделили от приговоренных к жизни. Они в разных мирах, им не должно видеться. Да к тому же предусмотрены волнение и ярость, которые могут возникнуть у сотни с лишним осужденных при известии, что среди них пять смертников.

Но именно в этот день, 12 июля, были вызваны и пятеро.

35 лет спустя Михаил Александрович Бестужев вспомнит:

«Это была счастливая случайность. Каждый разряд для слушания сентенции собирался в особые комнаты, кругом уставленные павловскими гренадерами. Дверь из комнаты, где был собран 1-й разряд, распахнулась в ту комнату, где стояли пятеро висельников: я и многие другие бросились к ним. Но мы только успели обняться, нас и разлучили».