Декабристы рассказывают...

Друзья мои, прекрасен наш союз:
Он, как душа, неразделим и вечен,
Неколебим, свободен и беспечен,
Срастался он под сенью дружных Муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина
И счастие куда б ни повело,
Все те же мы; нам целый мир чужбина,
 Отечество нам Царское Село.

(Пушкин. Годовщина 19 октября 1825 года)

…Вечером нас угощали дессертом a discretion (сколько угодно, без ограничения) вместо казенного ужина. Кругом Лицея поставлены были плошки, а на балконе горел щит с вензелем императора.

Сбросив парадную одежду, мы играли перед Лицеем в снежки при свете иллюминации и тем заключили свой праздник, не подозревая тогда в себе будущих столпов отечества, как величал нас Куницын, обращаясь в речи к нам…»

Читая воспоминания об этих безмятежных с виду месяцах перед войной 1812 года, «пред грозным временем, пред грозными судьбами…», можно представить некоторые тогдашние забавы молодых людей. Они чем-то напоминают игры «потешными полками» при Петре Великом, когда сначала шутили, а потом воевать отправились.

«ГРОЗА ДВЕНАДЦАТОГО ГОДА…»

Гроза двенадцатого года
Настала — кто тут нам помог?
Остервенение народа,
Барклай, зима иль русский бог?

Вслед за тем в третьей строфе зашифрованной десятой главы «Евгения Онегина» шли десять не дошедших до нас строк, очевидно, посвященных отступлению русской армии и ропоту против Барклая, потому что начало следующей, четвертой, строфы —

Но бог помог — стал ропот ниже,
И скоро силою вещей
Мы очутилися в Париже,
А русский царь главой царей.

В восьми сохранившихся и в двадцати исчезнувших строках Пушкина представлены два года «существования, исполненного происшествиями»: так вспоминал о своих 19–21 годах Матвей Муравьев-Апостол и подтверждал насчет своих 15–17 лет его брат Сергей.

В разных краях, при разных обстоятельствах встречают войну молодые люди. 13— 14-летние лицеисты, младшие Муравьевы, на войну не попадают, но разве могут события пройти мимо них?

Восемнадцать лет спустя об этом писал Пушкин:

Вы помните, текла за ратью рать,
Со старшими мы братьями прощались
И в сень наук с досадой возвращались,
Завидуя тому, кто умирать
Шел мимо нас…

В другом стихотворении поэт вспоминал:

Сыны Бородина, о кульмские герои!
Я видел, как на брань летели ваши строи.
Душой восторженной за братьями летел…

Еще один лицеист, Иван Иванович Пущин, вспомнит 45 лет спустя:

«…Приготовлялась гроза 1812 года. Эти события сильно отразились на нашем детстве. Началось с того, что мы провожали все гвардейские полки, потому что они проходили мимо самого Лицея; мы всегда были тут, при их появлении, выходили даже во время классов, напутствовали воинов сердечной молитвой, обнимались с родными и знакомыми — усатые гренадеры из рядов благословляли нас крестом. Не одна слеза тут пролита…