Декабристы рассказывают...

Так говорит Бестужев-Рюмин в балагане, то есть походной квартире, перед двадцатью офицерами — на маневрах близ местечка Ле-щин. В мечтах балаган раздвигается, заполняя сначала все южные армии, затем всю Россию — наконец, Европу, все народы, весь мир!

«Где же царь?» — спросили Славяне Бестужева, услышав проект будущего устройства России. «Можно отделаться», — отвечает Бестужев-Рюмин.

Большинство слушателей были старше годами и выше чином, но видели в 22-летнем офицере представителя огромного тайного механизма, который вот-вот придет в движение. И Соединенные славяне клянутся в верности тайному обществу, целуют образ, который Бестужев-Рюмин снял со своей груди, что готовы посягнуть на царя.

ИЗ ЗАПИСОК ИВАНА ГОРБАЧЕВСКОГО

«События 1812 года знакомы мне лично. Я двенадцатилетним мальчиком был при отце моем, состоявшем тогда при штабе Барклая де Толли, а потом Витгенштейна и Кутузова. Воспитывался я в кадетском корпусе, поступил на службу на 19-м году артиллеристом в 8-ю бригаду. В тайное общество Соединенных славян поступил в 1820 году, на 20-м году моей жизни, по предложению Борисова 2-го.

До 1825 года был деятельным членом Общества. В эти первые годы молодости не было дней, посвященных удовольствиям и юной беспечности. Труды по делу Общества, занятия по службе, труды по пополнению образования и чтение книг поглощали все время мое, тогда молодого, пылкого юноши. Балы, маскарады, все удовольствия светских людей мне были незнакомы. Утро принадлежало службе: смотрам, разводам, учениям; остальное время дня — канцелярским формальностям. Вечера были поглощены разнообразными занятиями по думе нашего Общества «славян», требовавшего деятельности, распоряжений и таких распоряжений, которые требовали осмотрительности и при том самой тщательной осторожности по сохранению тайн Общества…

…3 или 4 сентября большая часть членов Славянского общества собралась в назначенном месте и в ожидании приезда членов Южного общества рассуждали снова о предложении соединить два Общества; но мысль безусловного соединения уже начинала преобладать над умами славян, которых желание действовать обращалось в непреодолимую страсть. Появление Бестужева прекратило сии прения.

— Важные дела, — сказал он после обыкновенных приветствий, — помешали Муравьеву сдержать данное им обещание, но он поручил мне кончить наши общие дела. Я должен объявить вам о намерениях и цели Южного общества и предложить присоединение к оному Славянского.

Потом начал говорить он о силе своего Общества, об управлении оного Верховною думою; о готовности Москвы и Петербурга начать переворот; об участии в сих намерениях 2-й армии, гвардейского корпуса и многих полков 3-го и 4-го корпусов. Из его слов видно было, что конституция, заключающая в себе формы республиканского правления для России и получившая одобрение многих знаменитых публицистов — английских, французских и германских, принята была единодушно членами Южного общества. Бестужев обещал немедленно доставить им копию с конституции, объяснить цели, меры и управление оного Общества, и при окончательном соединении даже наименовать главных членов; но объявил, что правила Общества запрещают ему открыть местопребывание Верховной думы и членов, составляющих оную.

Сии неудовлетворительные ответы поколебали большую часть Славян; сомнение вкралось в сердца многих, требовали доказательств, делали возражения, — одним словом, с обеих сторон ожидали взаимной доверенности, но никто первый не хотел быть откровенным. Бестужев отложил дальнейшие объяснения до другого времени, надеясь, что время не охладит порыва, но еще более усилит его, — ив этом он ошибся. На другой день поутру он дал Пестову извлечение из «Русской правды» и просил его сообщить оное всем Славянам. В тот же день было сделано несколько списков с помянутою извлечения, и ввечеру уже всем Славянам была известна будущая форма русского правления. Ввечеру того же дня Горбачевский и Борисов 2-й виделись с Муравьевым, который, подтверждая все сказанное Бестужевым, просил их снова собраться и кончить скорее дело соединением двух Обществ.