Декабристы в Забайкалье

Братья Бестужевы так сильно желали поселиться в Селенгинске, что были уверены в благополучном исходе поданного по инстанциям прошения. Даже казалось странным, если бы вдруг последовал отказ, ибо, по словам М. А. Бестужева, «этот маленький городишко <…> уже по своему отдалению <…> от России назначен для преступников высшего разряда». И, ожидая получения такого разрешения, братья заранее отправили на адрес Торсона три подводы с библиотекой, личными вещами и множеством строительно-хозяйственного инвентаря, остро необходимого для обустройства на новом месте.

Однако случилось событие, которое разом спутало карты не только Бестужевых, но и Торсона.

В апреле 1839 года, буквально накануне освобождения из тюрьмы, Николай и Михаил получили письмо от сестры Елены, в котором она извещала братьев о своем решении поселить их в Тобольске или Кургане. От людей «сведущих» ей стало известно, что в Селенгинске чуть ли не ежегодно случаются опустошительные наводнения и засухи, отчего край исключительно беден хлебом, к тому же жители забайкальского городка якобы отличаются диким нравом и бескультурьем. А поэтому Елена через III отделение добилась изменения места поселения братьям (заодно и только что воссоединившейся семье Торсонов) — вместо Селенгинска Западная Сибирь.

Такое неожиданное решение было громом среди ясного неба прежде всего для Торсонов, поскольку весь наличный капитал был вложен в строительство усадьбы. Константин Петрович оказался буквально выбитым из нормального ритма жизни, в голову не шли никакие хозяйственные дела и заботы: необходимо срочно достраивать дом, а от Бестужевых не поступают заказанные материалы; нужно начать пахать землю, да наступила засуха; приблизилась пора сенокоса, но вместо теплой погоды зарядили затяжные дожди, а тут еще рушится мечта о воссоединении старых друзей и соузников в Селенгинске.

Исправляя свою ошибку, Елена решилась на отчаянный шаг: вторично обратилась в канцелярию императора с просьбой оставить в силе прежнее распоряжение о поселении Бестужевых в Селенгинске. Такое распоряжение было дано лишь в конце июля, о котором, естественно, комендант Петровского Завода Г. М. Ребиндер еще по знал. И поэтому временно определил им место поселения деревню Посольск на берегах Байкала.

Что ж, Посольск так Посольск. Вроде бы даже неплохое место, по отзывам верхнеудинских горожан. Стоит у самого синего моря. Там большой порт, где на судах перевозят товары и пассажиров через Байкал. Говорят, есть крупный монастырь. Но тем не менее жителей в деревушке немного — дворов до пятидесяти, не больше.

На пятый день повозки последней партии декабристов достигли селения Шигаево. Отсюда пути-дороги друзей по борьбе и каторге расходились: все уезжали за Байкал и далее, а братья Бестужевы должны были следовать в Посольск в ожидании милостивого царского решения. И судьба подарила им еще неделю последнего общения с друзьями. Дул сильный морской ветер. Местные жители сокрушенно качали головами: это не к добру. Байкал сильно штормит, а поэтому все суда попрятались в тихих бухтах («сорах»). Так что живите, ждите с моря погоды. И действительно, ветер утих только на седьмые сутки. Все это время декабристы отдыхали после тряской езды, любовались окрестными видами, наблюдали лов омулей, имели много бесед с местными крестьянами-рыбаками. А иные ведь специально приезжали издалека, чтобы увидеть тех, кто много лет тому назад поднял бунт против самого государя-батюшки.

7 августа за новопоселенцами прибыл допотопный корабль. Расставание с друзьями было тяжелым, никто не прятал слез, ибо каждый понимал, что видятся они в последний раз. «Мы простились, — писал 11 августа 1839 года родным из Посольска Михаил Бестужев, — может быть, похоронили навсегда своих добрых товарищей, и теперь тяжесть одиночества налегла на душу свинцовым бременем и кажется навсегда придавила все ее способности (…) Мы скипелись в одну неразрывную массу в горниле горя и испытаний (…) Двое суток прошло с тех пор, как мы простились с ними, и я как теперь вижу этот корабль, стоящий у берега роскошной Селенги, нагруженный экипажами, из которых высовываются херувимские головки детей наших женатых товарищей — их детский лепет, заботливые хлопоты матерей, прощальный привет товарищей, слезы и благословения бедных, пришедших издалека, чтобы проводить их; наконец корабль сорвался с последней веревки, привязывавшей его к берегу, и быстрое течение реки понесло вдаль. — Мрак наступающей ночи поглотил его… Он исчез как призрак от взоров наших, отуманенных слезами, и мы (клались одни».