Декалог 3: Последствия

Мерик подошёл к бронированной двери и ввёл на клавиатуре код доступа. Дверь открылась. За ней на полке стояла картина. Картина была квадратом размером около метра, на ней были изображены два лица — мужское и женское. Изображение было создано торчащими металлическими стержнями, Доктор узнал в этом форму изобразительного искусства, бывшую популярной на Земле в 21-ом веке, что в свою очередь было возрождением интереса к игрушке 20-го века, в которой люди могли оставлять отпечатки в раме, заполненной похожими стержнями.

Мерик дал картину Доктору:

— В стержнях закодирована запись сигнала, на который мы летим. Это произведение было заказано и выполнено в честь нашей миссии. Если ничего больше от людей не останется, я бы хотел, чтобы осталось это. Она называется «Лица Человечества».

Доктор мрачно кивнул и взял картину:

— Сделаю, что смогу.

Им обоим на экране было видно, что Другие уже проникали внутрь корпуса корабля. Пора было уходить.

— Вы можете запустить самоуничтожение и уйти с нами, в ТАРДИС…

— Нет, Доктор. Я был создан для выполнения конкретной задачи, и после уничтожения корабля этой задаче придёт конец. Предоставьте меня моей судьбе.

С грустным взглядом Доктор снова кивнул и быстро побежал к лифту.

Позади него андроид, последний почти-человек, повернулся к пульту компьютера и отменил задержку самоуничтожения.

Через несколько секунд Доктор забежал в ожидающие его раскрытые двери ТАРДИС, запер их, и звездолёт взорвался огромным шаром разрушительной энергии, залив всю ближайшую планетарную систему ярким светом сверхновой звезды.

Весь составной корабль под названием «Надежда», тысячи Других, атаковавших его, андроид-страж Мерик — все мгновенно были распылены на составлявшие их атомы.

Выжила только ТАРДИС, ускользнувшая оттуда в пространственно-временном континууме.

* * *

Немного позже (насколько вообще слово «позже» имеет смысл в машине времени; к тому же, по словам Доктора, ТАРДИС сместилась на много тысячелетий в прошлое, в период, предшествующий тому, когда от людей произошли Другие) ТАРДИС материализовалась на одной из планет в самом центре густонаселённой части вселенной, и Доктор со спутниками хорошо отдохнули на одном из курортов. Пока они там были, Доктор поместил последний артефакт человеческого рода в одну из многочисленных художественных галерей города. Он не стал себя утруждать объяснениями того, что это такое, и что оно символизирует, он просто сообщил название, рассчитывая, что предмет искусства может говорить сам за себя.

По возвращении в ТАРДИС Джейми спросил у Доктора, удалось ли расшифровать тот странный сигнал ТАРДИС, из-за которого они оказались на корабле-музее.

— О да, Доктор, — добавила Зоуи, нахмурив лоб, вспоминая со свойственной её незаурядной памяти точностью, что Мерик, по словам Доктора, сказал об артефакте. — Мерик сказал, что образец сигнала закодирован в картине. Вы узнали, откуда он идёт?

Доктор с отрешённым видом пожал плечами, словно думая о чём-то другом:

— Нет, не узнал. Иногда в будущее лучше сильно не всматриваться. Особенно в своё собственное.

— Доктор… Я подумал… — неожиданно сказал Джейми.

Зоуи прикусила язык, чтобы удержаться от едкого комментария.

— Большинство Других погибли при самоуничтожении «Надежды», да? — продолжал Джейми.

Доктор кивнул.

— Ага, но это же был не весь их род, верно? Где-то там, в далёком будущем, есть, наверное, огромное множество таких существ. Человеческих монстров, творящих что-то ужасное, — Джейми был шокирован этой мыслью.

Доктор мрачно кивнул:

— Боюсь, ты прав, Джейми, очень боюсь, что ты прав.

Внезапно, на мгновение стало немного холоднее и немного темнее, словно ТАРДИС разделяла мысли своего владельца, а затем всё снова стало как обычно, и корабль нёсся сквозь невозможность пространственно-временного континуума к их собственному неизвестному будущему и к невообразимым новым приключениям.

Гарет Робертс ФИГОУВИ

Прихрамывая, мисс Монодин зашла в маленький, тесный командный отсек «Фаэтона», опираясь на трость, что-то сердито шепча и качая головой. Её взгляд остановился на наполовину выпитой бутылке виски и стоящем рядом с ней на приборной панели стакане, после чего в её горле что-то устрашающе заревело, как вулкан.

— Уилчук! — закричала она. — Уилчук!

Кресло пилота быстро развернулось. У сидевшего в нём человека глаза были широко раскрыты от страха; он понимал, что если убежит, то будет ещё хуже, и поэтому сидел, как приколотый, глядя на приближающуюся хозяйку.

— Я же тебе говорила, — сказала она, растягивая каждое слово, — не пей, только не в этом полёте.

Он склонил голову, и она разозлилась ещё сильнее:

— Ты чего расселся?! Ты мужик или мышь? — она подняла руку и начала бить его ладонью по голове в такт своим наставлениям. — Это тебе не прогулка, Уилчук!

Немного удовлетворившись (она любила начинать день с небольшой взбучки, а найти предлог иногда было сложно), она остановилась. Её рука порозовела и пекла. Она прижала руку к губам, чтобы ослабить боль.

Уилчук заговорил: