Декамерон шпионов. Записки сладострастника

Посол спустил все дело на уровень консула, начавшего упорно требовать личного свидания с похищенным соотечественником. Сначала англичане мягко отказывали, но потерпевший держался вяло и не высказывался против визитов к нему родственников. Сначала явился сам советник посольства Тенин и повел с ним увещевательную беседу о родине, о партийном долге, о советском народе; затем его почтил консул и говорил в том же духе, правда, с большой заботой о его детях, которым уже наверняка не устроиться в престижные институты в Москве, не говоря уже о работе.

– Вы пожалеете о своем шаге, Игорь, – говорил консул. – Родина у всех одна, как и жизнь. Вы измучаетесь от тоски. А что скажут ваши дети? Ваши старые отец и мать? Подумайте о них…

Затем заявилась Ирина с сыном, убитая не столько бегством Игоря, сколько общественным позором.

– Как мы будем жить? – громко сморкалась в платок, теребя мятые усики, насквозь промоченные слезами. – Что ты делаешь, Игорек? Ты бросаешь нас!

И сын, уже получивший в школе заряд о том, что нет ничего хуже предательства, интуитивно завывал ей в тон.

– Ира, все кончено, пути назад нет, – уныло повторял Игорь.

– За что? За что? – всхлипывала она.

– Вернись, папа! – тоже плакал сын. – Я люблю тебя!

Джордж, которому было поручено наблюдать за свиданиями, сжимал рот, чтобы самому не разрыдаться от этих ужасных сцен. Игорь, как обычно, колебался и, возможно, вернулся бы, если бы не крики сына, фальшь которого его внезапно потрясла. Боже, снова жить с этой ужасной женщиной, вконец исковерковавшей мозги и душу ребенка своими идеологическими бреднями, оставить преданную Джейн и розовощекого младенца… Нет! Никогда!

Дженкинс и весь отдел ликовали по случаю победы над русскими в Хитроу, сражение называли русским Ватерлоо, где лавры герцога Веллингтонского принадлежали Дженкинсу. Вскоре с помощью контрразведки Воробьев переселился на охраняемую квартиру на окраине Лондона, Джейн с ребенком последовала туда, и они начали новую жизнь. Больше гуляли и смотрели телевизор, а еще больше времени проводили в постели, что совсем не так плохо, как многие считают.

– Вчера я был в школе славяноведения, мне обещают работу. Когда мы устроим свадьбу? Я хочу, чтобы мы поженились в церкви.

– Но сначала ты должен получить развод.

– Она уже уехала в Москву… Я даже не знаю, что делать. Видимо, напишу отсюда заявление в загс и найду адвоката в Москве. Но как, не выезжая в Москву, найти там адвоката? Может, если я попрошу убежища, меня автоматически разведут?

Иногда на Игоря наваливалась тоска и охватывало раскаяние, он скучал по детям, жалел брошенную Ирину, его, англофила, вдруг потянуло на селедку и черный хлеб. В такие минуты он распечатывал бутылку московской водки, которую покупал вместе с другими русскими деликатесами в эмигрантской лавке, медленно пил ее до самого конца, неподвижным взором смотря в окно, где было безлюдно и тихо – лишь иногда, словно сенсация, возникал автомобиль. Умная Джейн понимала его славянскую душу, навеки привязанную к русским просторам с их безысходной печалью, она знала, что лучшее лекарство от тоски – это маленький Игорь, и вручала коляску. Гуляя с сыном, он все равно вооружался радиоприемником, чтобы послушать московские передачи, англичане начинали его раздражать, и он даже перестал читать когда-то любимый «Обсервер». МИ-5 гордо ожидала, когда он сам попросит о сотрудничестве, а резидентура КГБ не собиралась сдаваться и так просто принять оплеуху, полученную в аэропорту.

Перед отъездом в Москву персона нон-грата Червоненко, поважневший после своих подвигов на аэродроме и от упоминаний его фамилии английской прессой, в последний раз навестил резидента.

– Вы должны гордиться тем, что они вас выгоняют: значит, боятся, а это самая высокая оценка работы чекиста, – торжественно говорил хитрый Тенин, думая, что невелика потеря и хорошо, что этого болвана выгоняют англичане, а не он сам: такая идея уже давно бродила в его голове.

– Спасибо, Олег Антонович! – сказал Червоненко с чувством, превращаясь от счастья уже в совершенно писаного красавца.

– Англичашки со свойственной им самоуверенностью думают, что утерли нам нос. Напрасно так думают: вчера я послал шифровку в Центр с предложением организовать встречу Воробьева с его родителями. Если жену с детьми он и в грош не ставит, то родителей, как нам известно, глубоко почитает. Я вас попрошу по прибытии в Москву взять все это дело под контроль.

– Обязательно, Олег Антонович. Желаю вам боевых успехов!

Они крепко пожали друг другу руки и трижды, как положено, облобызались.