Декамерон (СИ)

Пряности Сулакты, всевозможные чаи, благовония Ангама, шумайский фарфор, зифские шерстяные ткани, статуэтки из слоновой кости от уроженцев Пао — самое безобидное из того, что здесь предлагали иноземные торговцы.

Знающие поговаривали, что в этом районе цвел и пах сбыт живых товаров. Торговали экзотическими животными. Людьми. Любыми. Даже местными светлоликими, которых похитили в других краях. А также расами второго сорта. На любой вкус.

Зачем клиенту невольничья душа — вопрос вторичный.

Для плотских утех, полевых работ или из соображений евгеники — всегда пожалуйста. Были бы деньги.

Можно целиком. А можно — и по частям. В конце концов, медицина Востока продвинулась куда дальше. И если местные врачи с магами-целителями не могли нарастить новую почку, здесь её могли пересадить, вырезав здоровую у раба.

Плюс клиент, который до конца жизни будет ходить за снадобьями, чтоб организм не отторг чужеродный орган.

Более того, в подпольных заведениях устраивали настоящие представления на любой вкус и цвет. С участием невольников. Их жизни выкупали. А работники сомнительных клубов — делали с ними публично всё, что скажут заказчики. Как правило, рабы отправлялись к праотцам в течение ночи.

Жестокий, омерзительный промысел. Но и оплата соответствующая. В сравнении с тем, что происходило в этом районе, обыкновенные пороки босяков и трудяг — просто детский лепет.

— Куда-то не туда меня занесло, — подозревал Флэй.

Тут он чувствовал себя неуютно. И на то были веские причины.

Одни на Барахолке совершали удачные сделки, другие лишались кошельков, если не вовсе жизни. Всё потому, что местная шпана здесь кружила денно и нощно, как вороньё. Зайдёшь не в тот переулок — и обратно не выйдешь.

В трущобах гнездились большими семьями. Несколько поколений — под одной крышей. Когда как первые переселенцы приезжали за длинным сольдо и были готовы поступиться многим ради лучшей жизни вне каст и суровых религиозных законов, то все последующие планомерно постигал глубокий кризис самоидентичности.

Дети иммигрантов — уже не люди Востока, но ещё не часть Равновесного Мира. Им попросту не дано влиться в общество гармонистов. Не в последнюю очередь из-за ксенофобии последних. Они прикованы к социальному дну из-за отличающейся культуры, цвета кожи, языка, нравов и глухости к чужим правилам.

Это огрубляет, ожесточает и злит.

Выходцы со стран за Экватором сбиваются в банды. Живут одним днём, потроша неловких, истинных господ Города, что зашли на Барахолку.

Церковь закрывает глаза на этот район и все те ужасы, что здесь происходят. И даже без особой надобности саргузская стража не появляется тут.

Что случилось на Барахолке, остаётся на Барахолке.

Лишь чёрный мор заставил стражей правопорядка сюда заявиться. Пресечь беспорядки им не удалось. А визит стоил слишком дорого.

«Насилие влечёт за собой ещё большее насилие. Здесь давно рухнул авторитет Власти Людей, а Церкви — умер в зародыше. С чего бы тогда им восстановиться сейчас, во время неслыханной социальной катастрофы?» — рассуждал про себя Альдред.

Он перешагивал через трупы законников, забитых камнями. У многих из них отобрали оружие обитатели трущоб. Местные стервятники до сих пор живились, обхлопывая карманы мертвецов.

Предатель даже испугался, когда попал в поле зрения чернокожих из Пао. Они переговаривались на своём языке, постоянно пощёлкивая. Слова напоминали стрекот саранчи. Молодчики не стали нападать на инквизитора, видя, что он вооружён до зубов.

И тем не менее, по их глазам ренегат видел: они заклинали его, чтоб он ушёл.

Флэй был только рад — и пытался изо всех сил. На Барахолке ещё оставались живые люди. Из окон трущоб на него поглядывали иммигранты. Бледнолицый, тем более — инквизитор, тут редкость. Нежелательный элемент устоявшейся экосистемы.

Они могли напасть на него толпой, но испугались обреза. Так что с коршунами Барахолки беглец разошёлся, как в море корабли.

С горем пополам ренегат наткнулся на дорогу, которая бы вывела его отсюда.

Гетто плавно перетекало в этнические районы, наползавшие друг на друга. Шумай-город, Маленькая Дельмея, Тримогенский квартал, а также Оазис, где проживали приезжие из Гастета. Они плотно примыкали и переплетались с Торговым Кварталом, где проживали коренные саргузцы. Или люди, на них похожие больше всего.

Начиная от Янтарной Башни, Альдред Флэй будто бы всё больше подбирался к эпицентру городской жизни. Людей становилось всё больше. Он и не заметил, как очутился на территории, где балом правила анархия.

Кругом сновали представители самых разных народов, но все, как один, бедные. Они выясняли что-то между собой, схлёстываясь стенка на стенку. Объединялись и жгли лавки. А в среднем толпы напоминали факельное шествие с оружием. Шум стоял неимоверный. Кто за что бастовал — непонятно. Инквизитор проталкивался сквозь серую массу, как мог. Пытался с ней слиться — и вынырнуть.