— Ну, — гадал ренегат. — У этих больных учащалось, например, сердцебиение? Потели, может, сильно? Всё тело болело? Знобило? Высыпания на коже? Одышка? Трупная бледность? Глаза кровью не заливало? Лоб, возможно, горячий?
— Всё было в точности так, как Вы описываете, юный инквизитор, — поддакнул тот раболепно. — Я до сих пор не могу поверить… С нами было два мурина. Чёрные, как ночь. Они заболели. Их кожа стала белая, как мел. Как мел!
— Сколько такие, как они, жили? — осведомился беглец.
— Да с лёту и не скажешь. — Маттео Цанци призадумался. — Я бы сказал, они сгорали меньше, чем за сутки. Мы — воробьи стреляные. Даже не пытались им помочь. Не могли. Они затихали внезапно. Умирали в одиночестве.
— Но как ты понял, что это именно та болезнь? — насупился Альдред.
— Из них также лезло стекло. Причём — очень быстро. Быстрее обычного.
— Кто были эти люди? Возраст, пол там?..
— Я бы не стал класть все яйца в одну корзину, юный инквизитор, — отвечал бродяга, чуть выбившись вперёд. — Женщины, мужчины. Юные. Молодые. Зрелые. Косило всех без разбору.
— И что дальше? Они просто заболевали и просто умирали? — предположил тот.
— Мы тоже так думали, — парировал Маттео. — Легко было так думать, если они лежали и просто воняли. Часами. Но когда наши уснули, трупы вдруг ожили. Белые напали на нас, начали рвать всех без разбору.
Бродяга посмотрел куда-то в сторону, выругался себе под нос и изрёк:
— Примерно как-то так я с ними и познакомился впервые. Те, кто из наших уцелел, ещё долго прятались по коллекторам, по подсобкам. Белые трупы прошлись по Клоаке, будто прожорливый рой саранчи. Они и золотарей, которые выходили на смену, сожрали. Кто плохо прятался — тоже погиб. Нам повезло. Твари ушли. Но сегодня вернулись.
Он вздохнул, остановившись перед пробоиной в стене. Она вела из подсобных помещений в некое подземелье. Стенами тут служили каменные блоки, наставленные друг на друга. Насколько понимал Альдред, перед ними был вход в катакомбы.
— Возможно, я немного сумбурно изъясняюсь, — пролепетал бродяга.
На Альдреда он не смотрел. То ли у ренегата взгляд оказался чересчур тяжёлый, то ли сфокусировать свой собственный Маттео Цанци оказался не в состоянии.
— И из-за этого хронология событий затирается. Это в порядке вещей, в общем-то. Дурман сильнее, чем я. К тому же, в Клоаку редко попадают люди, подобные мне. Хотя бы немного сведущие. Хоть немного эрудированные, то бишь. Большинство здесь чуть ли не с младых ногтей. Так и живут. Так и умирают.
Флэй не отвечал, внимательно слушая попутчика.
— Зараза назревала в Клоаке несколько дней. Первые жертвы белых трупов начались на второй. А дальше — всё разрасталось, как плесень по хлебу, — пояснил наконец бродяга, как вдруг обратил внимание на фонарь: свеча догорала.
Бездомный достал из кармана новую. Поджег её об старую. Ту — выбросил. Поставил новую. И пока люмпен был занят, ренегат глубоко призадумался:
«Да уж, разброс высокий. Сложно сказать, какой разновидностью Чёрного мора заболею я. Да и знать не хочется, если честно. Нужно тщательно следить за своим здоровьем. Не лезть на середину озера, если уже с берега видно, что лёд — тонкий.
Пока что ясно одно: зараза — она разная. Бляшки — это одно. Лёгочная форма и септическая — совсем другое. В открытом столкновении с упырями любое ранение сулит скорую смерть. Стало быть, если есть возможность не попадаться каннибалам, лучше с ними не сталкиваться. Живее буду».
— Можем идти дальше, — объявил бродяга, закончив со свечкой. — Там уже катакомбы начинаются. Немного прошмыгнёмся по ним — и зайдём в южный сектор. Оттуда уже будет легко добраться до слива в море. Коллекторной волны быть не должно. Если, конечно, дожди не идут. В конце концов, и Город не живёт, как прежде…
И хотя Альдред запретил себе, интерес взял своё. Он спросил:
— Кто ты вообще такой?
Глава 10-2. Намёки
Цанци осёкся.
— Обыкновенный бездомный, — стушевавшись, пожал плечами люмпен.
— Но ты явно не родился в Клоаке, — намекнул Флэй. — До этого же у тебя была… нормальная жизнь.
— А-а-а! — Маттео осенило. — Я уж думал, Вы не спросите, юный инквизитор.
В следующий же миг ренегат пожалел о своём любопытстве.
— Вообще-то я был уважаемым человеком… Из мелких саргузских дворян, — заговорил живо Цанци. Было видно, ему нравилось болтать о себе.
«Ну началось, — думал дезертир. — У меня было всё. А потом друг предложил мне посмолить дурман…»
Отнюдь. Всё оказалось не так прозаично.
— Я хотел стать преподавателем. Родителям эта идея нравилась. Им очень хотелось, чтоб их сын обладал просветительскими компетенциями. Окончил академию с отличием. Профиль — точные науки. А после аспирантуры взяли в наш, местный университет. Школярам, то бишь, преподавал. Физику, в основном. Ещё механику. Глядишь, кто-нибудь из них бы сумел со временем объяснить, почему мир устроен так, а не эдак. Не с точки зрения религии.
«Ага. Значит, ему дурман предложили раскурить студенты…»