Тут я, конечно, покривила душой, но правды-то ждали не от меня, а от нее. Я считала, что поступаю вполне честно. Крохотный диктофончик, засунутый сбоку под трусики-бикини, был у меня включен, поскольку я собиралась записать все и отдать Фиби, которая, будучи писательницей, нашла бы этому применение. Это даже могло бы заинтересовать Алистера — обращение Дамы-Босс в Европейский суд, несомненно, продержалось бы в заголовках не меньше недели. Вот уж за кого я волновалась, так это за Фиби. Когда мы познакомились в поезде, она была такая спокойная и невозмутимая, а теперь — сплошной комок нервов. Возможно, ей просто неуютно вдали от дома и привычного уклада.
Женщины, вырастившие детей, как я заметила, часто склонны к неврозам. Они так привыкли о ком-то заботиться, о внуках например, что, оставшись не у дел, теряют почву под ногами. Они не воспринимают себя как личность, а обязательно как мать, жену, сестру или дочь. Их функция — служить и заботиться, и часть этой заботы — как раз все эти тревоги. Они как талисман, оберегающий от неурядиц. Надо, например, поднять панику из-за каких-то там китайских свечек, и все будет в порядке. И она при этом жалеет меня, поскольку у меня нет мужа и детей. Должно быть, просто шутит. Хотя я, признаться, не отказалась бы видеть у своих ног Алистера. Впрочем, без этого можно и обойтись.
Уж не знаю, нарочно ли Майра оставила этот кусок на пленке (чтобы он послужил мне уроком) или случайно забыла стереть то, что предназначалось для ее личного дневника. Первое весьма вероятно. Но выглядело все это довольно по-дружески. К тому же я и сама видела, что это правда. Когда у тебя есть дети, ты, считай, приговорен к бесконечным тревогам. Ведь любая мать всегда будет оберегать своих отпрысков от саблезубого тигра, даже если того и в помине не существует.
Про Даму-Босс я заранее справилась на вахте в вестибюле — теперь безлюдном и пыльном. По-видимому, Беверли хватало наших спален. Юан, чихая и кашляя, конечно, натирал пол полировочным средством, но подмести его перед этим не удосуживался, так что заведение потихоньку приобретало мрачноватый запущенный видок. Звали ее Ева Хэмблдон, она руководила фирмой. Ни в «Гугле», ни в других поисковиках я такого имени не нашла, и это само по себе уже наводило на мысли. Видать, у нее были связи с «Гуглом» или «Йеху» — ведь многие; как известно, шифруются от наблюдения со стороны государства, и Интернет тут становится настоящей проблемой. Я повторила свой вопрос:
— Давайте продолжим. Скажите нам, сколько вам лет?
Она рассмеялась звонким мелодичным смехом:
— Мне семьдесят семь.
Все дамы в джакузи в один голос ахнули, кто-то даже тихонько вскрикнул от ужаса. Еще бы! Как можно дожить до таких лет и при этом функционировать?
— Но как вам удалось сохранить такой голос? — Это была Маникюрша, истратившая один вопрос впустую.
— Так, вопрос номер два, — сказала Ева. — Мне подтянули голосовые связки. Они слабнут с возрастом, но их можно настраивать, как гитарные струны.
— А почему вы решили приехать сюда, в «Касл-спа»? — спросила я, нарушив воцарившуюся тишину — по-видимому, каждая из нас задумалась о собственных голосовых связках. Вопросик тоже получился незатейливый, зато дельный — такие обычно побуждают людей к откровениям.
Но она ответила кратко:
— Доктор посоветовал мне отдохнуть.
Я сказала, что такого ответа мало и это даже нечестно тогда она рассмеялась и обещала впредь быть более откровенной. Люди, неоднократно побывавшие на столе пластического хирурга, начинают с болезненной нервозностью относиться к собственной персоне, но Ева, как ни странно, была мила и по большому счету дружелюбна. Проблема заключалась лишь в том, чтобы преодолеть некие барьеры, и тогда разговор пошел бы как по маслу. Если, конечно, она не совершила чего-то ужасного вроде убийства и ее не разыскивала полиция — в таком случае никакие бергамоты и лаванды не помогли бы развязать ей язык.
— Мне пришлось иметь дело с Европейским судом, по частному вопросу, — пояснила она. — А эта бюрократия измотает кого угодно, что, в свою очередь, плохо сказывается на коже. Кожа неподвластна далее пластической хирургии. Такого ответа достаточно?
Я, конечно, могла бы уточнить, в чем заключался этот «частный вопрос», но не сомневалась, что она и тут отвертится. Ева охотно признала только пластическую хирургию, но в какую сторону направить разговор дальше? Ведь она все время будет твердить одно — она простая англичанка, рассказывать ей нечего, и вообще она стесняется. Нет, тут требовалось в корне изменить тактику. Правильный вопрос родился как-то сам собой.
— Почему родители назвали вас Ева?
Вот тут-то и посыпались факты.