Декамертон

Он даже схватил ложку, но благовоспитанный Толик на кухне, да еще и прямо со сковородки, Дюку есть не позволил. Сковородка из общажной кухни перекочевала на стол к ним в комнату, но, не смотря на весь свой голод, я сильно сомневалась, что смогу это съесть. Однако, глядя на радостно жующих Толика и Дюка, я решилась попробовать. Оказалось съедобно. После того, как мы перекусили "Сдачей Бреды" и даже попили чай, Дюк разлегся на своей постели и начал над нами прикалываться. Толик пытался выдворить вредного Дюка из комнаты, прозрачно намекая, что того труба зовет, и ждут блондинки. Однако любимые блондинки были Дюку по барабану, поскольку в данный момент ему гораздо больше хотелось издевнуться надо мной и Толиком. Поэтому Дюк пообещал выйти только после того, как я сделаю ему массаж, потому что он (типа того) очень устал. Я скосилась на Толика, и Толик разрешил. Сначала я делала нормальный массаж, а потом решила, что было бы неплохо вредному Дюку мелко напакостить. Я постепенно сбавила теми и нажим, движения стали легкими и чувственными. Я пробежала ноготками по Дюковской спине. После второго такого "сюрприза" Дюк вылетел из комнаты пулей.

– А мне массаж? – улыбнулся Толик.

– А ты не сбежишь вслед за Дюком?

– Не-а. Я даже дверь закрою. – это была удивительно хорошая идея, особенно если учесть, что нахальство Дюка было безграничным. Я повторила опыт на Толике, и он перевернулся. – А ты по животу можешь?

– Могу… – но терпения Толика хватило только на несколько секунд.

Когда я вспоминаю все, что было между мной и Толиком, мне в голову приходит именно эта общага. Стены, обклеенные плакатами и рисунками, заставленный посудой стол, мутное зеркало, треснувшее стекло в окне, пыльные занавески, ковер с Красной Шапочкой на стене, календарь на двери, два стула – красный и синий. Помню пивную банку в роли пепельницы. Огромный чайник под столом, краснознаменный красный флаг, натянутый в углу у потолка, номерок из гардероба на криво вбитом гвозде. И еще была белая крыса Дюка в трехлитровой банке. Да, я все это помню, хотя… Может быть, мне это все лучше было бы позабыть.

"Ты привык к спокойствию и тишине. Я ничего не стою в твоей жизни, потому что ты не захочешь на меня отвлекаться. Ты не видел моих счастливых глаз, и шутил над моими маленькими трагедиями. Ты не стремился меня понять и, наверное поэтому, не давал мне понять себя. Я не играла в твоей жизни главных ролей. У меня была роль без слов. Разговаривал ты. А чтобы я не могла ответить на твои вопросы, ты затыкал мои губы поцелуями и делал вид, что очень меня ревнуешь. Ты легко извлекаешь слова и фразы, а сложить из нее любви ты не можешь. Или, может быть, я просто не тот человек? Я по пальцам могу пересчитать обалдело счастливые рассветы, встреченные рядом с тобой. Ты легко улыбался, переступал порог и уходил. Жаль, что нельзя удержать в ладонях горячих поцелуев, чтобы после пьяной весны осеннее похмелье было не таким тяжелым. В твоих губах рождалась осторожная жалость ночной сказки. Я успокаивалась, засыпала на твоем плече и шептала тебе на ухо, что я тебя люблю. Может быть, этого было мало?"

Толик учил меня жить, любить и терять. Учил меня не принимать жизнь всерьез, не тратить чувства и не творить идеалов. Он даже научил меня предавать. Я что-то приобретала, а что-то теряла. Может быть, что потеряла я больше, чем это следовало бы. Утратилась наивность, беззлобность, прежние взгляды. Я стала другой.

Было бы глупо утверждать, что за время июльского расставания я хоть немного позабыла Толика. Ничего подобного. Я до сих пор его помню. Ну а тогда… Тогда я просто была в него влюблена. Осколки этого чувства до сих пор пляшут где-то внутри. Может быть, они никогда не исчезнут. Я помню нашу последнюю ночь с Толиком – маленькую сказку середины января.

Твоя заученная нежность

мне душу вновь печалью тронет.

И снова жест руки небрежный,

н вновь вино, и запах кофе.

Гитарно-струнным перебором

звенят забытые аккорды.

Пока глаза мы тешим спором,

часы покажут час четвертый.

И снова звезд немых беспечность