Деконструкция: тексты и интерпретация

— Неизвестно. Все это сохраняет характер предварительности, равно как и стремительности, что и положено постскриптуму. Этому можно дать определение словами, столь философскими и столь греческими, как «парадоксальная гипербола»; в связи с этим хотелось бы обратить внимание на известный отрывок из «Государства» Платона. Hyperbole обозначает движение трансценденции, каковое несет в себе или транспортирует за пределы бытия или бытийственности epekeina tes ousias. Это избыточное движение, этот выброс стрелы, выводящий за пределы определенного места [cette flèche en déplacement], есть причина, следствием которой будет утверждение местоположения X за пределами того, что есть, вне бытия или бытийственности. Положим, что X есть Бог (предикат не имеет значения здесь, поскольку мы анализируем формальную возможность утверждения: X «есть» за пределами того, что «есть», у X нет бытия). Это гипербола свидетельствует. Она свидетельствует двояко: сигнализирует наличие открытой возможности и провоцируетпосредством сигнализации открытие этой возможности. Событие это — одновременно открывание и производство, постскриптум и пролегомена, вступительная письменность. Событие этой письменности анонсирует то, что следует за ней, и делает возможным приход того, что с этого момента будет присутствовать во всех типах движения в рамках hyper, ultra, au–delà, über (каковые предваряют и устремляют не только дискурс, но и прежде всего само существование). Это устремление есть их страсть.

— Верно ли предположить, что «существование» здесь используется для того, чтобы не употреблять понятия «субъект», «душа», «дух», «эго» и даже Dasein? И тем не менее. Будучи бытием сам по себе, Dasein открыт бытию посредством [реализации] возможности выхода за пределы того, чем является настоящее. Страсть: трансценденция.

— Следует заметить, что сам Хайдеггер именно так и понимает Dasein: он поясняет движение трансцендентности прямой отсылкой к платоновской epekeina tes ousias. Но его интерпретация внеположенности тяготеет к иному, нежели негативно–теологическое, толкованию: для Хайдеггера это — внеположенность относительно тотальности типов бытия, тогда как для негативной теологии она есть внеположенность относительно бытия как такового. Гиперболические интерпретации платонического, плотиновского и неоплатонического типов выходят за пределы не только бытия или Бога (в той мере, в какой мере он существует как верховное бытие), но и именования, имени, возможности присвоения имени Бога (в той мере, в какой здесь представляется возможной отсылка к некоторой вещи). Имя само по себе не представляется больше надежным… Само имя кажется иногда и не присутствующим здесь, и ненадежным…

— … и, кроме того, внеположенность, если она толкуется как внеположенность [относительно] Бога, не есть некоторое местоположение, но движение трансценденции, каковое превышает самого Бога, бытие, сущность, присущее или самость, Selbst Бога, божественность Бога [Göttheit] — и в чем превышается также и позитивная теология, и то, что Хайдеггер предлагает называть теиологией, т.е. дискурсом о божественности (theion) божественного. Об этом говорил и Ангелус Силезиус, если припоминаете:

Man muß noch über Gött

… Wol sol ich dann nun hin?

Jch muß noch über Gött in eine wüste ziehn.

Выходя за пределы Бога

… Кто же станет тогда моим гостем?

Ведь я должен бежать от Господа в пустыню.

(1:7)

Или в другом месте:

Dir über–Göttheit

Was man von Gött gesagt, das gnüger mir noch nicht: Die über–Gotheit ist meinen Leben und mein Liecht.

За пределами божественного

То, что сказано о Боге до сих пор, все еще не удовлетворяет меня: Моя жизнь и мой свет располагаются за пределами божественного. (1:15)

— Выводя себя за пределы, это движение радикально разъединяет бытие и познавание, существование и знание. Как представляется, это — глубинный разлом cogito (как августиновского, так и картезианского), поскольку cogito предоставляет возможность знать не только это, но также что и кто есть я. Этот разлом значим для меня в той же мере, в какой он значим для Бога; он продляет себя в аналогию между Богом и мной, создателем и его творением. Но аналогия эта больше не примиряет и не восстанавливает, а только лишь углубляет разлом.

Man weiß nicht was man ist

Ich weiß nicht was ich bin. Ich bin nicht was ich weiß: Ein ding und nit ein ding: Ein stüpffchin und ein krei.

Не дано знать кто ты есть

Я не знаю, кто я. Я не знаю, что я знаю:

Вещь и не–вещь: точка и круг.

(1:10)

И совсем немного погодя, аналогия, как:

Ich bin wie Gött, un Gött wie ich

Ich bin so groß als Gött: Er ist als ich so klein: Er kan nich über mich, ich unter Jhm nicht seyn.

Я — как Бог, и Бог — как я

Я так же велик, как Бог: Он так же мал, как я:

Он не может быть надо мною, я не могу быть под Ним.

(1:10)