Декоративка. Книга 1 (СИ)

Пока Зен медленно, но стабильно восстанавливался, Треден занимал меня делами. Сначала я работала в стиле подай-принеси, выполняла мелкие поручения: прибраться, почистить горшки, приготовить что-то. Я старалась, честно старалась, но мэнчи неизбежно оставался недоволен, и поражался, как женщина может быть настолько неумела в быту.

Но что я могла поделать? Быт в нашем мире и в этом мире отличались разительно.

Мне нужно было учиться практически всему: как устроен дом, что можно и что нельзя сдвигать с места, как растапливать очаг и проверять тягу в трубе, как правильно подвешивать котелок, как чистить котелок, как отмерять правильное количество ингредиентов для простого варева из капусты, лука и репы, чтобы получилось съедобно, но при этом очень экономно, как и где хранить съестное, как уберечь его от мышей, и множеству других элементарных вещей.

Увлекаясь одним делом, я забывала про другое, например, про то, что огонь надо поддерживать, свечи беречь, воду особо не тратить. Я совершала досадные детские ошибки; однажды кувшин молока разбила — неправильно взялась. В сердцах Треден иногда замахивался дать мне подзатыльник, но всегда сдерживался. Он вообще старался быть со мной терпеливым, но его терпение имело свои границы.

Жилище у мэнчи, как, впрочем, и у Зена, было самое простое, даже без сеней и дощатого пола, и такой «комфорт» накладывал на быт свой отпечаток. Вроде бы и есть свет от свечей, но сами свечи надо беречь. Вроде бы совсем недавно дом хорошо прогрелся — а ночью просыпаешься от холода. В туалет захочешь — иди на улицу, отойди к «назначенному» месту, даже если вьюга на улице. Ходить в ведро дозволялось только Зену по понятным причинам, и это самое ведро опорожнять вменялось в обязанности мне.

Еще и постоянный голод сводил с ума. Нет, мы не голодали, просто, в отличие от Зена, Треден не приносил ни меда, ни яиц, ни пышных булочек: только самый дешевый хлеб да кувшин молока. Основной наш рацион составляла кислая капуста из кадушки, приготовленная в разных вариациях да приправленная сушеными толчеными травами, хлеб и репа.

Млад тоже был не в восторге от такой пищи, но не жаловался. Его сородичам в лесу было хуже: он-то хоть что-то постоянно ел, а те зависели от удачи на охоте.

Я продолжала худеть. Раньше, в другой жизни, я была девушкой в теле и мне шла эта женственная пухлость, на нее я парней и ловила; Сашка обожал мои формы и любил называть меня булочкой. Теперь я боялась представить, как выгляжу, и даже радовалась отсутствию зеркал, избегала смотреть на себя в воду. Только иногда подмечала безразлично, что пальцы у меня стали совсем тонкие, как сухие палочки, которые могут переломиться, если их сильнее согнуть, и что шнурок заштопанных штанов Зена, которые я продолжала носить, постоянно приходится затягивать потуже. От меня остались только кожа да кости… Волосы я каждый день перед сном расчесывала красивым деревянным гребнем, который остался у Тредена от какой-от декоративки, а потом прятала под замасленный платок: то, во что они превратились без должного ухода, невозможно было убрать в более-менее пристойную прическу.

Треден — охотник, но пока мы с Зеном вынужденно у него гостили, он охотиться не ходил, опасаясь надолго оставлять меня одну наедине с желтоглазым. Или же дело было в том, что снаружи свирепствовала зима и он опасался выходить в такую погоду.

О, какая это была зима! Даже не зима — зимища, безжалостно холодная, снежная, мрачная… Иногда, слушая завывания ветра и представляя, как заносит снегом дом, я осознавала, что начинаю зиму олицетворять, что она представляется мне как зловещая богиня, желающая нас уничтожить… Вот что сделал со мной это мир — превратил, в самом деле, в дикарку, которая начинает бояться несуществующих богов! А вот Треден, конечно, верил в богов, и был уверен, что именно они в очередной раз спасли Зена, хотя он и выглядел безнадежным. Утро и вечер бородач начинал с молитв: уходил из дома в лес и какое-то время проводил там, совершая какие-то ритуалы, а порой и приносил амулеты из причудливо согнутых и сплетенных веточек, и вешал на грудь Зена. Отвары, которыми он поил больного, тоже заговаривались. Однажды я хотела подсмотреть за молитвой Тредена, но передумала, решив, что могу оскорбить этим хозяина дома. Молитва для верующего — дело интимное.

Тредена я не боялась совсем. От него исходила приятная, уютная энергия, и ни разу — ни разу! — он не посмотрел на меня, как мужчина на женщину. Да, он порой злился на меня, но злился, как злятся на озорного ребенка. Несмотря на свою несомненную брутальность и внешнюю простоватость, бородач отнюдь не был прост. Он упорно избегал называть меня декоративкой или, как это принято у мэнчи — «декой», и старался обращаться ко мне по имени. Когда я хитрила и прикидывалась слабой, мэнчи сразу меня раскусывал и давал работу потяжелее, а когда я и в самом деле плохо себя чувствовала, давал отлежаться.